После утренней прогулки к стаду мы поднялись по козьей тропке на скалу, к которой прилепилась, служа продолжением пещеры, наша сакля. Мой старик показал мне на север, где
в пролетах между ледниками зеленели леса и далеко за ними маячила степь, своей дымкой сливаясь с горизонтом. Похлопал он меня по плечу; его строгие глаза развеселились, ястребиный нос сморщился, и все лицо осветилось улыбкой...
Неточные совпадения
Думается, что лихой наездник Аполлон, правящий четверкой коней со своей колесницей над фронтоном театра, кричит: «Вот дураки! Чем зря кружиться, сняли бы с середнего
пролета кусок веревки — и вся недолга!» И ругается греческий бог, как пьяный кучер, потому что он давно омосквичился, а
в Москве все кучера пьяницы, а трезвых только два: один вот этот, на Большом театре, а другой на «Трухмальных» воротах у Тверской заставы, да и то потому, что тот не настоящий кучер, а «баба с калачом».
Вслед за старым москвичом Аполлоном, уже вслух на всю улицу ругаются и все кучера, и извозчики и ломовики. А богатеи, что на собственных выездах щеголяют, даже заикнуться не дерзают. А замолчали они после того, как их выборных «отцов города», когда
в заседании думы они эту Аполлонову мысль об открытии одного
пролета высказали, начальство так пугнуло, что душа
в пятки ушла.
Наконец открылся один
пролет, пошла потом по нему конка, а затем трамвай, и
в конце концов, вместо целинной снеговой тундры зимой, грязного болота осенью и весной и покрытой туманами пыли летом шоссированной площади образовался чудный сквер — место отдыха москвичей и радость детям.
Удивительный мост! Будто оторвали дно от плетеной корзины, увеличили его
в сотню раз, перекинули каким-то чудом через огромный
пролет и сверху наложили еще несколько таких же днищ… Внизу, глубоко под ним, ревет, клубясь белой косматой пеной, река,
в которой воды не видно, — пена, пена и пена и облака брызг над ней.
Потом, уже обыкновенным порядком пролетных птиц, появлялись с выводками молодых всегда немногочисленные стаи больших и малых курахтанов по берегам прудов и речным отмелям: обстоятельство очень странное, противоречащее возвращению к осени других пролетных куликов, всегда появляющихся гораздо в большем количестве, чем
в пролет с весны.
Все притихли. Высокий ветер, чистый и свободный от испарений земли, тянулся
в пролеты, шевеля веревки, и, заходя в самые колокола, вызывал по временам протяжные отголоски. Они тихо шумели глубоким металлическим шумом, за которым ухо ловило что-то еще, точно отдаленную невнятную музыку или глубокие вздохи меди. От всей расстилавшейся внизу картины веяло тихим спокойствием и глубоким миром.
Сначала послышался стук и шум обвалившейся на хорах штукатурки. Что-то завозилось вверху, тряхнуло в воздухе тучею пыли, и большая серая масса, взмахнув крыльями, поднялась к прорехе в крыше. Часовня на мгновение как будто потемнела. Огромная старая сова, обеспокоенная нашей возней, вылетела из темного угла, мелькнула, распластавшись на фоне голубого неба
в пролете, и шарахнулась вон.
В детстве, когда отец Анны Акимовны был простым рабочим, она живала в таких домах, и потом, когда обстоятельства изменились, часто посещала их в качестве благотворительницы; узкая каменная лестница с высокими ступенями, грязная, прерываемая в каждом этаже площадкою; засаленный фонарь
в пролете; смрад, на площадках около дверей корыта, горшки, лохмотья, — все это было знакомо ей уже давным-давно…
Неточные совпадения
Зная, что что-то случилось, но не зная, что именно, Вронский испытывал мучительную тревогу и, надеясь узнать что-нибудь, пошел
в ложу брата. Нарочно выбрав противоположный от ложи Анны
пролет партера, он, выходя, столкнулся с бывшим полковым командиром своим, говорившим с двумя знакомыми. Вронский слышал, как было произнесено имя Карениных, и заметил, как поспешил полковой командир громко назвать Вронского, значительно взглянув на говоривших.
Поднимаешься на
пролет лестницы — дверь
в Музей,
в первую комнату, бывшую приемную. Теперь ее название: «Пугачевщина». Слово, впервые упомянутое
в печати Пушкиным. А дальше за этой комнатой уже самый Музей с большим бюстом первого русского революционера — Радищева.
Мне не трудно было найти двух смельчаков, решившихся на это путешествие. Один из них — беспаспортный водопроводчик Федя, пробавлявшийся поденной работой, а другой — бывший дворник, солидный и обстоятельный. На его обязанности было опустить лестницу, спустить нас
в клоаку между Самотекой и Трубной площадью и затем встретить нас у соседнего
пролета и опустить лестницу для нашего выхода. Обязанность Феди — сопутствовать мне
в подземелье и светить.
Я дал распоряжение перенести лестницу на два
пролета вперед; она поползла вверх. Я полюбовался голубым небом, и через минуту, утопая выше колен
в грязи и каких-то обломках и переползая уличные отбросы, мы зашагали дальше.
Когда комета уносилась
в пространство, а на месте подсчитывались результаты ее
пролета, то оказывалось, по большей части, что удаления, переводы, смещения постигали неожиданно, бестолково и случайно, как вихрь случайно вырвет одно дерево и оставит другое.