На дворе рассветало; она спала, лицо ее было покойно; лицо спящего имеет иногда особенную трогательную прелесть, — таково, действительно, в эту минуту было лицо Любови Александровны, и вдруг улыбка показалась
на устах.
Неточные совпадения
Снова поток слез оросил его пылающие щеки. Любонька жала его руку; он облил слезами ее руку и осыпал поцелуями. Она взяла письмо и спрятала
на груди своей. Одушевление его росло, и не знаю, как случилось, но
уста его коснулись ее
уст; первый поцелуй любви — горе тому, кто не испытал его! Любонька, увлеченная, сама запечатлела страстный, долгий, трепещущий поцелуй… Никогда Дмитрий Яковлевич не был так счастлив; он склонил голову себе
на руку, он плакал… и вдруг… подняв ее, вскрикнул...
Мысль, что она потеряет ребенка, почти беспрестанно вплеталась в мечты ее; она часто с отчаянием смотрела
на спящего младенца и, когда он был очень покоен, робко подносила трепещущую руку к
устам его.
Как очевидно было, что
на этого стройного, гибкого отрока с светлым взором жизнь не клала ни одного ярма, что чувство страха не посещало этой груди, что ложь не переходила чрез эти
уста, что он совсем не знал, что ожидает его с летами.
Как свежо, светло было отроческое лицо это, — шея раскрыта, воротник от рубашки лежал
на плечах, и какая-то невыразимая черта задумчивости пробегала по
устам и взору, — той неопределенной задумчивости, которая предупреждает будущую мощную мысль; «как много выйдет из этого юноши», — сказал бы каждый теоретик, так говорил мсье Жозеф, — а из него вышел праздный турист, который, как за последний якорь, схватился за место по дворянским выборам в NN.
— Так отчего же, скажите, — возразил Бельтов, схватив ее руку и крепко ее сжимая, — отчего же, измученный, с душою, переполненною желанием исповеди, обнаружения, с душою, полной любви к женщине, я не имел силы прийти к ней и взять ее за руку, и смотреть в глаза, и говорить… и говорить… и склонить свою усталую голову
на ее грудь… Отчего она не могла меня встретить теми словами, которые я видел
на ее
устах, но которые никогда их не переходили.
— Господи, помилуй! прости, помоги! — твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие
на уста ему слова. И он, неверующий человек, повторял эти слова не одними устами. Теперь, в эту минуту, он знал, что все не только сомнения его, но та невозможность по разуму верить, которую он знал в себе, нисколько не мешают ему обращаться к Богу. Всё это теперь, как прах, слетело с его души. К кому же ему было обращаться, как не к Тому, в Чьих руках он чувствовал себя, свою душу и свою любовь?
Потому что пора наконец дать отдых бедному добродетельному человеку, потому что праздно вращается
на устах слово «добродетельный человек»; потому что обратили в лошадь добродетельного человека, и нет писателя, который бы не ездил на нем, понукая и кнутом, и всем чем ни попало; потому что изморили добродетельного человека до того, что теперь нет на нем и тени добродетели, а остались только ребра да кожа вместо тела; потому что лицемерно призывают добродетельного человека; потому что не уважают добродетельного человека.
Мой бедный Ленский! изнывая, // Не долго плакала она. // Увы! невеста молодая // Своей печали неверна. // Другой увлек ее вниманье, // Другой успел ее страданье // Любовной лестью усыпить, // Улан умел ее пленить, // Улан любим ее душою… // И вот уж с ним пред алтарем // Она стыдливо под венцом // Стоит с поникшей головою, // С огнем в потупленных очах, // С улыбкой легкой
на устах.
«Как хорошо, боже мой!» — подумал Николай Петрович, и любимые стихи пришли было ему
на уста; он вспомнил Аркадия, «Stoff und Kraft» — и умолк, но продолжал сидеть, продолжал предаваться горестной и отрадной игре одиноких дум.
Неточные совпадения
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания
на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из
уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
Возвратившись домой, Грустилов целую ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну,
на дне которой метались черти. Были тут и кокотки, и кокодессы, и даже тетерева — и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему
устами, как по комнате распространился смрад. Но что всего более ужасало его — так это горькая уверенность, что не один он погряз, но в лице его погряз и весь Глупов.
Они любят, чтоб у начальника
на лице играла приветливая улыбка, чтобы из
уст его по временам исходили любезные прибаутки, и недоумевают, когда
уста эти только фыркают или издают загадочные звуки.
Было время, — гремели обличители, — когда глуповцы древних Платонов и Сократов благочестием посрамляли; ныне же не токмо сами Платонами сделались, но даже того горчае, ибо едва ли и Платон хлеб божий не в
уста, а
на пол метал, как нынешняя некая модная затея то делать повелевает".
Никто не думал, глядя
на его белые с напухшими жилами руки, так нежно длинными пальцами ощупывавшие оба края лежавшего пред ним листа белой бумаги, и
на его с выражением усталости
на бок склоненную голову, что сейчас из его
уст выльются такие речи, которые произведут страшную бурю, заставят членов кричать, перебивая друг друга, и председателя требовать соблюдения порядка.