Однако не все покорилось романтизму: умы положительные, умы, сосавшие все соки свои из великих произведений Греции и
Рима, прямые наследники литературы Лудовика XIV, Вольтера и Энциклопедии, участники революции и императорских войн, односторонние и упрямые в своих началах, с презрением смотрели на юное поколение, отрицающее их в пользу понятий, ими казненных, как полагали, навеки.
Трепетали не за свое «я», а за «я» Афин, Спарты,
Рима: таково было широкое, вольное воззрение греко-римского мира, человечески прекрасное в своих границах.
Но много было прожито после
Рима и Греции, и опыт, глубоко запавший в душу, говорил в то же время, что ни периптер греков, ни римская ротонда не выражают всей идеи нового века.