Неточные совпадения
Последние юноши Франции были сен-симонисты и фаланга. Несколько исключений не могут изменить прозаически плоский характер
французской молодежи. Деку и Лебра застрелились оттого, что они были юны в обществе стариков.
Другие бились, как рыба, выкинутая из воды на грязном берегу, пока одни не попались на баррикаду,
другие — на иезуитскую уду.
A propos к Сен-Симону. Когда полицмейстер брал бумаги и книги у Огарева, он отложил том истории
французской революции Тьера, потом нашел
другой… третий… восьмой. Наконец, он не вытерпел и сказал: «Господи! какое количество революционных книг… И вот еще», — прибавил он, отдавая квартальному речь Кювье «Sur les revolutions du globe terrestre».
Он был ученик Лицея, товарищ Пушкина, служил в гвардии, покупал новые
французские книги, любил беседовать о предметах важных и дал мне книгу Токвиля о демократии в Америке на
другой же день после приезда.
Все эти вещи казались до того легки нашим
друзьям, они так улыбались «
французским» возражениям, что я был на некоторое время подавлен ими и работал, и работал, чтоб дойти до отчетливого понимания их философского jargon. [жаргона (фр.).]
Положение его в Москве было тяжелое. Совершенной близости, сочувствия у него не было ни с его
друзьями, ни с нами. Между им и нами была церковная стена. Поклонник свободы и великого времени
Французской революции, он не мог разделять пренебрежения ко всему европейскому новых старообрядцев. Он однажды с глубокой печалью сказал Грановскому...
Дорога эта великолепно хороша с
французской стороны; обширный амфитеатр громадных и совершенно непохожих
друг на
друга очертаниями гор провожает до самого Безансона; кое-где на скалах виднеются остатки укрепленных рыцарских замков. В этой природе есть что-то могучее и суровое, твердое и угрюмое; на нее-то глядя, рос и складывался крестьянский мальчик, потомок старого сельского рода — Пьер-Жозеф Прудон. И действительно, о нем можно сказать, только в
другом смысле, сказанное поэтом о флорентийцах...
Неточные совпадения
10) Маркиз де Санглот, Антон Протасьевич,
французский выходец и
друг Дидерота. Отличался легкомыслием и любил петь непристойные песни. Летал по воздуху в городском саду и чуть было не улетел совсем, как зацепился фалдами за шпиц, и оттуда с превеликим трудом снят. За эту затею уволен в 1772 году, а в следующем же году, не уныв духом, давал представления у Излера на минеральных водах. [Это очевидная ошибка. — Прим. издателя.]
Для чего этим трем барышням нужно было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя
французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго-натянутых красных чулках были на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого
другого, что делалось в их таинственном мире, он не понимал, но знал, что всё, что там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
Вронский поехал во
Французский театр, где ему действительно нужно было видеть полкового командира, не пропускавшего ни одного представления во
Французском театре, с тем чтобы переговорить с ним о своем миротворстве, которое занимало и забавляло его уже третий день. В деле этом был замешан Петрицкий, которого он любил, и
другой, недавно поступивший, славный малый, отличный товарищ, молодой князь Кедров. А главное, тут были замешаны интересы полка.
Татарин, вспомнив манеру Степана Аркадьича не называть кушанья по
французской карте, не повторял за ним, но доставил себе удовольствие повторить весь заказ по карте: «суп прентаньер, тюрбо сос Бомарше, пулард а лестрагон, маседуан де фрюи….» и тотчас, как на пружинах, положив одну переплетенную карту и подхватив
другую, карту вин, поднес ее Степану Аркадьичу.
Хорошо ли, дурно ли мы поступили, это
другой вопрос; но жребий брошен, — сказал он, переходя с русского на
французский язык, — и мы связаны на всю жизнь.