Неточные совпадения
Итальянец, услышав la sua doice favella, [милую родную речь (ит.).] обещал переговорить с герцогом Тревизским и предварительно поставить часового в предупреждение диких сцен вроде той, которая была в саду Голохвастова.
После этого почтенный почтмейстер, которого кондуктор называл «Herr Major» и которого фамилия была Шверин, захлопнул окно. Обсудив дело, мы, как русские, решились ехать. Бенвенуто Челлини, как
итальянец, в подобном случае выстрелил бы из пистолета и убил почтмейстера.
«Я не солдат, — говорил он в Кристальпаласе
итальянцам, подносившим ему меч, — и не люблю солдатского ремесла.
При этом нельзя не заметить, что у Гарибальди нет также ни на йоту плебейской грубости, ни изученного демократизма. Его обращение мягко до женственности.
Итальянец и человек, он на вершине общественного мира представляет не только плебея, верного своему началу, но
итальянца, верного эстетичности своей расы.
Какой-то
итальянец сделался полицмейстером, церемониймейстером, экзекутором, дворецким, бутафором, суфлером.
Когда я взошел в комнату Гарибальди, его в ней не было. А ярый
итальянец уже с отчаянием проповедовал о совершенной невозможности ехать в Теддингтон.
— Да вы не обо мне ли говорите? — кричал бледный от злобы
итальянец. — Я, милостивый государь, не позволю с собой обращаться, как с каким-нибудь лакеем! — и он схватил на столе карандаш, сломал его и бросил. — Да если так, я все брошу, я сейчас уйду!
Ярый
итальянец направился быстрым шагом к двери, но в дверях показался Гарибальди. Покойно посмотрел он на них, на меня и потом сказал...
Мы перешли в другую комнату. В коридоре понабрались разные лица, вдруг продирается старик
итальянец, стародавний эмигрант, бедняк, делавший мороженое, он схватил Гарибальди за полу, остановил его и, заливаясь слезами, сказал...
Неточные совпадения
Свет усилился, и они, идя вместе, то освещаясь сильно огнем, то набрасываясь темною, как уголь, тенью, напоминали собою картины Жерардо della notte. [Della notte (ит.) — ночной, прозвище, данное
итальянцами голландскому художнику Герриту (ван Гарарду) Гонтгорсту (1590–1656), своеобразие картин которого основано на резком контрасте света и тени.]
— Это механически соединенное и еще не спрессованное в единый конгломерат сборище англичан, немцев, евреев,
итальянцев, славян и так далее.
— Отлично! — закричал он, трижды хлопнув ладонями. — Превосходно, но — не так! Это говорил не
итальянец, а — мордвин. Это — размышление, а не страсть, покаяние, а не любовь! Любовь требует жеста. Где у тебя жест? У тебя лицо не живет! У тебя вся душа только в глазах, этого мало! Не вся публика смотрит на сцену в бинокль…
— Молчи, мордвин! — кричал Дронов. — А — итало-турецкой войны — не хотите? Хо-хо-о! Все — на пользу…
Итальянцы у нас больше хлеба купят…
— Подождите! Вздуют
итальянцы турок, будут соседями нам в Черном море, откроют Дарданеллы…