Неточные совпадения
У нас
было тоже восемь лошадей (прескверных), но наша конюшня
была вроде богоугодного заведения для кляч; мой отец их держал отчасти для порядка и отчасти для того, чтоб два кучера и два форейтора имели какое-нибудь
занятие, сверх хождения за «Московскими ведомостями» и петушиных боев, которые они завели с успехом между каретным сараем и соседним двором.
Главное
занятие его, сверх езды за каретой, —
занятие, добровольно возложенное им на себя, состояло в обучении мальчишек аристократическим манерам передней. Когда он
был трезв, дело еще шло кой-как с рук, но когда у него в голове шумело, он становился педантом и тираном до невероятной степени. Я иногда вступался за моих приятелей, но мой авторитет мало действовал на римский характер Бакая; он отворял мне дверь в залу и говорил...
Меня возмущал его материализм. Поверхностный и со страхом пополам вольтерианизм наших отцов нисколько не
был похож на материализм Химика. Его взгляд
был спокойный, последовательный, оконченный; он напоминал известный ответ Лаланда Наполеону. «Кант принимает гипотезу бога», — сказал ему Бонапарт. «Sire, [Государь (фр.).] — возразил астроном, — мне в моих
занятиях никогда не случалось нуждаться в этой гипотезе».
… В Перми меня привезли прямо к губернатору. У него
был большой съезд, в этот день венчали его дочь с каким-то офицером. Он требовал, чтоб я взошел, и я должен
был представиться всему пермскому обществу в замаранном дорожном архалуке, в грязи и пыли. Губернатор, потолковав всякий вздор, запретил мне знакомиться с сосланными поляками и велел на днях прийти к нему, говоря, что он тогда сыщет мне
занятие в канцелярии.
И сделал ее. Через десять лет мы его уже видим неутомимым секретарем Канкрина, который тогда
был генерал-интендантом. Еще год спустя он уже заведует одной экспедицией в канцелярии Аракчеева, заведовавшей всею Россией; он с графом
был в Париже во время
занятия его союзными войсками.
Канцелярия, заваленная делами, земская полиция, ненавидящая все мирные и теоретические
занятия, смотрели на статистический комитет как на ненужную роскошь, как на министерскую шалость; однако отчеты надобно
было представить с таблицами и выводами.
Начало отчета о
занятиях комитета, в котором я говорил о надеждах и проектах, потому что в настоящем ничего не
было, тронули Аленицына до глубины душевной.
Витберг
был тогда молодым художником, окончившим курс и получившим золотую медаль за живопись. Швед по происхождению, он родился в России и сначала воспитывался в горном кадетском корпусе. Восторженный, эксцентрический и преданный мистицизму артист; артист читает манифест, читает вызовы — и бросает все свои
занятия. Дни и ночи бродит он по улицам Петербурга, мучимый неотступной мыслию, она сильнее его, он запирается в своей комнате, берет карандаш и работает.
Сбитый канцелярией с моих
занятий, я вел беспокойно праздную жизнь; при особенной удобовпечатлимости или, лучше сказать, удободвижимости характера и отсутствии опытности можно
было ждать ряд всякого рода столкновений.
Туда, сверх жильцов, приходили их знакомые, главный предмет
занятий и разговоров
было волокитство и подсматривание друг за другом.
…Круг молодых людей — составившийся около Огарева, не
был наш прежний круг. Только двое из старых друзей, кроме нас,
были налицо. Тон, интересы,
занятия — все изменилось. Друзья Станкевича
были на первом плане; Бакунин и Белинский стояли в их главе, каждый с томом Гегелевой философии в руках и с юношеской нетерпимостью, без которой нет кровных, страстных убеждений.
Станкевич, тоже один из праздных людей, ничего не совершивших,
был первый последователь Гегеля в кругу московской молодежи. Оч изучил немецкую философию глубоко и эстетически; одаренный необыкновенными способностями, он увлек большой круг друзей в свое любимое
занятие. Круг этот чрезвычайно замечателен, из него вышла целая фаланга ученых, литераторов и профессоров, в числе которых
были Белинский, Бакунин, Грановский.
И вот Станкевич натягивает ученые
занятия, он думает, что его призвание —
быть историком, и он начинает заниматься Геродотом; из этого
занятия, можно
было предвидеть, ничего не выйдет.
«Господи, какая невыносимая тоска! Слабость ли это или мое законное право? Неужели мне считать жизнь оконченною, неужели всю готовность труда, всю необходимость обнаружения держать под спудом, пока потребности заглохнут, и тогда начать пустую жизнь? Можно
было бы жить с единой целью внутреннего образования, но середь кабинетных
занятий является та же ужасная тоска. Я должен обнаруживаться, — ну, пожалуй, по той же необходимости, по которой пищит сверчок… и еще годы надобно таскать эту тяжесть!»
Жизнь Грановского в Берлине с Станкевичем
была, по рассказам одного и письмам другого, одной из ярко-светлых полос его существования, где избыток молодости, сил, первых страстных порывов, беззлобной иронии и шалости — шли вместе с серьезными учеными
занятиями, и все это согретое, обнятое горячей, глубокой дружбой, такой, какою дружба только бывает в юности.
Любовь Грановского к ней
была тихая, кроткая дружба, больше глубокая и нежная, чем страстная. Что-то спокойное, трогательно тихое царило в их молодом доме. Душе
было хорошо видеть иной раз возле Грановского, поглощенного своими
занятиями, его высокую, гнущуюся, как ветка, молчаливую, влюбленную и счастливую подругу. Я и тут, глядя на них, думал о тех ясных и целомудренных семьях первых протестантов, которые безбоязненно
пели гонимые псалмы, готовые рука в руку спокойно и твердо идти перед инквизитора.
За обедом один из нежнейших по голосу и по
занятиям славянофилов, человек красного православия, разгоряченный, вероятно, тостами за черногорского владыку, за разных великих босняков, чехов и словаков, импровизировал стихи, в которых
было следующее, не вовсе христианское выражение.
— Да, конечно. Она даже ревнует меня к моим грекам и римлянам. Она их терпеть не может, а живых людей любит! — добродушно смеясь, заключил Козлов. — Эти женщины, право, одни и те же во все времена, — продолжал он. — Вон у римских матрон, даже у жен кесарей, консулов патрициев — всегда хвост целый… Мне — Бог с ней: мне не до нее, это домашнее дело! У меня
есть занятие. Заботлива, верна — и я иногда, признаюсь, — шепотом прибавил он, — изменяю ей, забываю, есть ли она в доме, нет ли…
Неточные совпадения
Угрюмые и отчасти саркастические нравы с трудом уступали усилиям начальственной цивилизации, как ни старалась последняя внушить, что галдение и крамолы ни в каком случае не могут
быть терпимы в качестве"постоянных
занятий".
Дело в том, что в Глупове жил некоторый, не имеющий определенных
занятий, штаб-офицер, которому
было случайно оказано пренебрежение.
1) Клементий, Амадей Мануйлович. Вывезен из Италии Бироном, герцогом Курляндским, за искусную стряпню макарон; потом,
будучи внезапно произведен в надлежащий чин, прислан градоначальником. Прибыв в Глупов, не только не оставил
занятия макаронами, но даже многих усильно к тому принуждал, чем себя и воспрославил. За измену бит в 1734 году кнутом и, по вырвании ноздрей, сослан в Березов.
Теперь же
занятия эти ему
были необходимы, чтобы жизнь не
была слишком однообразно светла.
Перебирая предметы разговора такие, какие
были бы приятны Сергею Ивановичу и отвлекли бы его от разговора о Сербской войне и Славянского вопроса, о котором он намекал упоминанием о
занятиях в Москве, Левин заговорил о книге Сергея Ивановича.