Но когда настал час — «пришли римляне и взяли», она постигла, откуда пал неотразимый удар, встала, сняв свой венец, и молча, без
ропота, без малодушных слез, которыми омывали иерусалимские стены мужья, разбивая о камни головы, только с окаменелым
ужасом покорности в глазах пошла среди павшего царства, в великом безобразии одежд, туда, куда вела ее рука Иеговы, и так же — как эта бабушка теперь — несла святыню страдания на лице, будто гордясь и силою удара, постигшего ее, и своею силою нести его.
Бирон обращался по-человечески только с цесаревной Елизаветой Петровной. У него зародилась мысль женить на ней своего сына, и он уже открыто поговаривал о высылке «Брауншвейгской фамилии» из России. Наглость зазнавшегося проходимца стала нестерпима. Несмотря на
ужасы застенков тайной канцелярии, даже на улицах собирались мрачные толпы народа; по казармам послышался
ропот. И везде перелетало имя Елизаветы, как веяние духа Великого Петра.
Поведение регента стало нестерпимо. На улицах, несмотря на
ужасы, творившиеся в застенках Тайной канцелярии, собирались мрачные толпы народа, откуда слышался
ропот.