Неточные совпадения
Все ожидали облегчения в судьбе осужденных, — коронация была на дворе. Даже мой отец, несмотря на свою осторожность и на свой скептицизм, говорил, что смертный
приговор не будет приведен в действие, что все это делается для
того, чтоб поразить умы. Но он, как и все другие, плохо знал юного монарха. Николай уехал из Петербурга и, не въезжая в Москву, остановился в Петровском дворце… Жители Москвы едва верили своим глазам, читая в «Московских ведомостях» страшную новость 14 июля.
Я долго смеялся над этим
приговором,
то есть долго не понимал, что язык-то у нас тогда действительно был скверный, и если птичий,
то, наверное, птицы, состоящей при Минерве.
Мне было жаль его, мне было стыдно, что я его огорчил, но вместе с
тем я понял, что в его грустных словах звучал его
приговор. В них слышался уже не сильный боец, а отживший, устарелый гладиатор. Я понял тогда, что вперед он не двинется, а на месте устоять не сумеет с таким деятельным умом и с таким непрочным грунтом.
Мы тут увиделись в первый раз после
того, как аудитор Оранский нам читал
приговор.
Но когда человек с глубоким сознанием своей вины, с полным раскаянием и отречением от прошедшего просит, чтоб его избили, казнили, он не возмутится никаким
приговором, он вынесет все, смиренно склоняя голову, он надеется, что ему будет легче по
ту сторону наказания, жертвы, что казнь примирит, замкнет прошедшее.
Неточные совпадения
В
то время как бабушка сказала, что он очень вырос, и устремила на него свои проницательные глаза, я испытывал
то чувство страха и надежды, которое должен испытывать художник, ожидая
приговора над своим произведением от уважаемого судьи.
Он стыдился именно
того, что он, Раскольников, погиб так слепо, безнадежно, глухо и глупо, по какому-то
приговору слепой судьбы, и должен смириться и покориться пред «бессмыслицей» какого-то
приговора, если хочет сколько-нибудь успокоить себя.
Если б его приговорили даже сжечь в эту минуту,
то и тогда он не шевельнулся бы, даже вряд ли прослушал бы
приговор внимательно.
И Ольге никогда не пришло бы в голову прочесть. Если они затруднялись обе,
тот же вопрос обращался к барону фон Лангвагену или к Штольцу, когда он был налицо, и книга читалась или не читалась, по их
приговору.
Она все колола его легкими сарказмами за праздно убитые годы, изрекала суровый
приговор, казнила его апатию глубже, действительнее, нежели Штольц; потом, по мере сближения с ним, от сарказмов над вялым и дряблым существованием Обломова она перешла к деспотическому проявлению воли, отважно напомнила ему цель жизни и обязанностей и строго требовала движения, беспрестанно вызывала наружу его ум,
то запутывая его в тонкий, жизненный, знакомый ей вопрос,
то сама шла к нему с вопросом о чем-нибудь неясном, не доступном ей.