Неточные совпадения
После обыкновенных фраз, отрывистых слов и лаконических отметок, которым лет тридцать пять приписывали глубокий смысл, пока не догадались, что смысл их очень часто был пошл, Наполеон разбранил Ростопчина за пожар, говорил, что это вандализм, уверял,
как всегда, в своей непреодолимой любви к миру, толковал, что его война в Англии, а не в России, хвастался
тем, что поставил караул к Воспитательному дому и к Успенскому собору, жаловался на Александра, говорил, что он дурно окружен, что мирные расположения его не известны императору.
Собравшись с духом и отслуживши молебен Иверской, Алексей явился к Сенатору с просьбой отпустить его за пять тысяч ассигнациями. Сенатор гордился своим поваром точно так,
как гордился своим живописцем, а вследствие
того денег не взял и сказал повару, что отпустит его даром
после своей смерти.
Мне было около пятнадцати лет, когда мой отец пригласил священника давать мне уроки богословия, насколько это было нужно для вступления в университет. Катехизис попался мне в руки
после Вольтера. Нигде религия не играет такой скромной роли в деле воспитания,
как в России, и это, разумеется, величайшее счастие. Священнику за уроки закона божия платят всегда полцены, и даже это так, что
тот же священник, если дает тоже уроки латинского языка,
то он за них берет дороже, чем за катехизис.
В одном-то из них дозволялось жить бесприютному Карлу Ивановичу с условием ворот
после десяти часов вечера не отпирать, — условие легкое, потому что они никогда и не запирались; дрова покупать, а не брать из домашнего запаса (он их действительно покупал у нашего кучера) и состоять при моем отце в должности чиновника особых поручений,
то есть приходить поутру с вопросом, нет ли
каких приказаний, являться к обеду и приходить вечером, когда никого не было, занимать повествованиями и новостями.
Он в продолжение нескольких лет постоянно через воскресенье обедал у нас, и равно его аккуратность и неаккуратность, если он пропускал, сердили моего отца, и он теснил его. А добрый Пименов все-таки ходил и ходил пешком от Красных ворот в Старую Конюшенную до
тех пор, пока умер, и притом совсем не смешно. Одинокий, холостой старик,
после долгой хворости, умирающими глазами видел,
как его экономка забирала его вещи, платья, даже белье с постели, оставляя его без всякого ухода.
Старший брат Вадима умер несколько месяцев спустя
после того,
как Диомид был убит, он простудился, запустил болезнь, подточенный организм не вынес. Вряд было ли ему сорок лет, а он был старший.
После того,
как я писал это, я узнал, что Сунгуров умер в Нерчинске.
— Полицмейстер приезжал ночью с квартальным и казаками, часа через два
после того,
как вы ушли от нас, забрал бумаги и увез Николая Платоновича.
Старик был лет за двадцать пять морским офицером. Нельзя не согласиться с министром, который уверял капитана Копейкина, что в России, некоторым образом, никакая служба не остается без вознаграждения. Его судьба спасла в Лиссабоне для
того, чтоб быть обруганным Цынским,
как мальчишка,
после сорокалетней службы.
—
Как будто вы не знаете, — сказал Шубинский, начинавший бледнеть от злобы, — что ваша вина вдесятеро больше
тех, которые были на празднике. Вот, — он указал пальцем на одного из прощенных, — вот он под пьяную руку спел мерзость, да
после на коленках со слезами просил прощения. Ну, вы еще от всякого раскаяния далеки.
Я собирался на другой день продать лошадь и всякую дрянь,
как вдруг явился полицмейстер с приказом выехать в продолжение двадцати четырех часов. Я объяснил ему, что губернатор дал мне отсрочку. Полицмейстер показал бумагу, в которой действительно было ему предписано выпроводить меня в двадцать четыре часа. Бумага была подписана в самый
тот день, следовательно,
после разговора со мною.
Но в эту ночь,
как нарочно, загорелись пустые сараи, принадлежавшие откупщикам и находившиеся за самым Машковцевым домом. Полицмейстер и полицейские действовали отлично; чтоб спасти дом Машковцева, они даже разобрали стену конюшни и вывели, не опаливши ни гривы, ни хвоста, спорную лошадь. Через два часа полицмейстер, парадируя на белом жеребце, ехал получать благодарность особы за примерное потушение пожара.
После этого никто не сомневался в
том, что полицмейстер все может сделать.
Как дорога мне была уже тогда моя сестра и
как беспрерывно в моем уме, видно из
того, что я писал к ней из Нижнего, из Казани и на другой день
после приезда в Пермь.
Не знаю. В последнее время,
то есть
после окончания моего курса, она была очень хорошо расположена ко мне; но мой арест, слухи о нашем вольном образе мыслей, об измене православной церкви при вступлении в сен-симонскую «секту» разгневали ее; она с
тех пор меня иначе не называла,
как «государственным преступником» или «несчастным сыном брата Ивана». Весь авторитет Сенатора был нужен, чтоб она решилась отпустить NataLie в Крутицы проститься со мной.
В ссылке я потерял всякую надежду на скорое путешествие, знал,
как трудно будет получить дозволение, и, сверх
того, мне казалось неделикатно,
после насильственной разлуки, настаивать на добровольной.
Так бедствовали мы и пробивались с год времени. Химик прислал десять тысяч ассигнациями, из них больше шести надобно было отдать долгу, остальные сделали большую помощь. Наконец и отцу моему надоело брать нас,
как крепость, голодом, он, не прибавляя к окладу, стал присылать денежные подарки, несмотря на
то что я ни разу не заикнулся о деньгах
после его знаменитого distinguo! [различаю, провожу различие (лат.).]
Мы тут увиделись в первый раз
после того,
как аудитор Оранский нам читал приговор.
Какая-то барыня держала у себя горничную, не имея на нее никаких документов, горничная просила разобрать ее права на вольность. Мой предшественник благоразумно придумал до решения дела оставить ее у помещицы в полном повиновении. Мне следовало подписать; я обратился к губернатору и заметил ему, что незавидна будет судьба девушки у ее барыни
после того,
как она подавала на нее просьбу.
Как-то утром я взошел в комнату моей матери; молодая горничная убирала ее; она была из новых,
то есть из доставшихся моему отцу
после Сенатора. Я ее почти совсем не знал. Я сел и взял какую-то книгу. Мне показалось, что девушка плачет; взглянул на нее — она в самом деле плакала и вдруг в страшном волнении подошла ко мне и бросилась мне в ноги.
Если Ронге и последователи Бюше еще возможны
после 1848 года,
после Фейербаха и Прудона,
после Пия IX и Ламенне, если одна из самых энергических партий движения ставит мистическую формулу на своем знамени, если до сих пор есть люди,
как Мицкевич,
как Красинский, продолжающие быть мессианистами, —
то дивиться нечему, что подобное учение привез с собою Чаадаев из Европы двадцатых годов.
— Мне было слишком больно, — сказал он, — проехать мимо вас и не проститься с вами. Вы понимаете, что
после всего, что было между вашими друзьями и моими, я не буду к вам ездить; жаль, жаль, но делать нечего. Я хотел пожать вам руку и проститься. — Он быстро пошел к саням, но вдруг воротился; я стоял на
том же месте, мне было грустно; он бросился ко мне, обнял меня и крепко поцеловал. У меня были слезы на глазах.
Как я любил его в эту минуту ссоры!» [«Колокол», лист 90. (Прим. А. И. Герцена.)]
Разрыв, который Байрон чувствовал
как поэт и гений сорок лет
тому назад,
после ряда новых испытаний,
после грязного перехода с 1830 к 1848 году и гнусного с 48 до сегодняшнего дня, поразил теперь многих. И мы,
как Байрон, не знаем, куда деться, куда приклонить голову.
Года полтора
после того,
как это было написано, Прудон издал свое большое сочинение «О справедливости в церкви и в революции».
Минутами разговор обрывается; по его лицу,
как тучи по морю, пробегают какие-то мысли — ужас ли
то перед судьбами, лежащими на его плечах, перед
тем народным помазанием, от которого он уже не может отказаться? Сомнение ли
после того,
как он видел столько измен, столько падений, столько слабых людей? Искушение ли величия? Последнего не думаю, — его личность давно исчезла в его деле…
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в
то же время говорит про себя.)А вот посмотрим,
как пойдет дело
после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в
какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Как только имел я удовольствие выйти от вас
после того,
как вы изволили смутиться полученным письмом, да-с, — так я тогда же забежал… уж, пожалуйста, не перебивайте, Петр Иванович!
Простаков (Скотинину). Правду сказать, мы поступили с Софьюшкой,
как с сущею сироткой.
После отца осталась она младенцем.
Тому с полгода,
как ее матушке, а моей сватьюшке, сделался удар…
Был,
после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на
то что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то не по себе, так
как о новом градоначальнике все еще не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и не смели ни за
какое дело приняться, потому что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
Легко было немке справиться с беспутною Клемантинкою, но несравненно труднее было обезоружить польскую интригу,
тем более что она действовала невидимыми подземными путями.
После разгрома Клемантинкинова паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский грустно возвращались по домам и громко сетовали на неспособность русского народа, который даже для подобного случая ни одной талантливой личности не сумел из себя выработать,
как внимание их было развлечено одним, по-видимому, ничтожным происшествием.