Неточные совпадения
— Если вашему величеству угодно будет мне
позволить, — отвечал капитан при посольстве.
Гувернанты употребляют немца на покупки, на всевозможные комиссии, но
позволяют ухаживать за собой только в случае сильных физических недостатков и при совершенном отсутствии других поклонников.
Мой отец по воспитанию, по гвардейской службе, по жизни и связям принадлежал к этому же кругу; но ему ни его нрав, ни его здоровье не
позволяли вести до семидесяти лет ветреную жизнь, и он перешел в противуположную крайность. Он хотел себе устроить жизнь одинокую, в ней его ждала смертельная скука, тем более что он только для себя хотел ее устроить. Твердая воля превращалась в упрямые капризы, незанятые силы портили нрав, делая его тяжелым.
Кучера с них брали за воду в колодце, не
позволяя поить лошадей без платы; бабы — за тепло в избе; аристократам передней они должны были кланяться кому поросенком и полотенцем, кому гусем и маслом.
—
Позвольте, — грубо перебивает меня Кетчер, —
позвольте, сделайте одолжение, говорите мне ты.
Через несколько недель полковник Семенов (брат знаменитой актрисы, впоследствии княгини Гагариной)
позволил оставлять свечу, запретив, чтоб чем-нибудь завешивали окно, которое было ниже двора, так что часовой мог видеть все, что делается у арестанта, и не велел в коридоре кричать «слушай».
—
Позвольте, — возразил я, — благо я здесь, вам напомнить, что вы, полковник, мне говорили, когда я был в последний раз в комиссии, что меня никто не обвиняет в деле праздника, а в приговоре сказано, что я один из виновных по этому делу. Тут какая-нибудь ошибка.
—
Позвольте, не о том речь, — продолжал я, — велика ли моя вина или нет; но если я убийца, я не хочу, чтоб меня считали вором. Я не хочу, чтоб обо мне, даже оправдывая меня, сказали, что я то-то наделал «под пьяную руку», как вы сейчас выразились.
—
Позвольте,
позвольте, да как же он смеет…
«У нас всё так, — говаривал А. А., — кто первый даст острастку, начнет кричать, тот и одержит верх. Если, говоря с начальником, вы ему
позволите поднять голос, вы пропали: услышав себя кричащим, он сделается дикий зверь. Если же при первом грубом слове вы закричали, он непременно испугается и уступит, думая, что вы с характером и что таких людей не надобно слишком дразнить».
— В таком случае… конечно… я не смею… — и взгляд городничего выразил муку любопытства. Он помолчал. — У меня был родственник дальний, он сидел с год в Петропавловской крепости; знаете, тоже, сношения —
позвольте, у меня это на душе, вы, кажется, все еще сердитесь? Я человек военный, строгий, привык; по семнадцатому году поступил в полк, у меня нрав горячий, но через минуту все прошло. Я вашего жандарма оставлю в покое, черт с ним совсем…
— Послушай, братец, вот кандидат Московского университета; он, вероятно, все знает, кроме службы; его величеству угодно, чтоб он ей у нас поучился. Займи его у себя в канцелярии и докладывай мне особо. Завтра вы явитесь в канцелярию в девять утром, а теперь можете идти. Да,
позвольте, я забыл спросить, как вы пишете?
— Теперь, — говорил он, —
позвольте держать пари на целковый, что вы не отдадите в срок.
Он развил одни буйные страсти, одни дурные наклонности, и это не удивительно: всему порочному
позволяют у нас развиваться долгое время беспрепятственно, а за страсти человеческие посылают в гарнизон или в Сибирь при первом шаге…
Достать людей для того, чтоб их накормить до тошноты, — не трудная задача, но его официальное положение и страх чиновников перед ним не
позволяли ни им свободно пользоваться его гостеприимством, ни ему сделать трактир из своего дома.
—
Позвольте, — спросил я, перебивая похвальное слово великому полицмейстеру, — что же это значит: на две трубки?
Министр Киселев прислал из Петербурга чиновника; он, человек умный и практический, взял в первой волости по рублю с души и
позволил не сеять картофельные выморозки.
Между прочим, Витберг хотел купить именье моего отца в Рузском уезде, на берегу Москвы-реки. В деревне был найден мрамор, и Витберг просил дозволения сделать геологическое исследование, чтоб определить количество его. Отец мой
позволил. Витберг уехал в Петербург.
Жизнь в непрактических сферах и излишнее чтение долго не
позволяют юноше естественно и просто говорить и писать; умственное совершеннолетие начинается для человека только тогда, когда его слог устанавливается и принимает свой последний склад.
Я не могу, я не должна
позволить, чтоб во мне был оскорблен…
— О ком она говорит? — закричал Сенатор. — А? Как это вы, сестрица,
позволяете, чтоб эта, черт знает кто такая, при вас так говорила о дочери вашего брата? Да и вообще, зачем эта шваль здесь? Вы ее тоже позвали на совет? Что она вам — родственница, что ли?
— Не нужно. Полковник скажет жене, а та разболтает. Да еще, пожалуй, он не
позволит.
Позвольте же мне рассказать вам небольшое происшествие, случившееся со мною.
Когда нам прочли сентенцию, я спросил дозволения у Цынского нам видеться, — мне
позволили.
— Нет, уж это
позвольте, это не такие люди, этого никогда не бывает, чтоб, получимши благодарность, не исполнить долг чести, — ответил корректор до того обиженным тоном, что я счел нужным его смягчить легкой прибавочкой благодарности.
—
Позвольте, я прочту… я, право, не подумал.
Само собой разумеется, что одним апатическим или слабым народностям
позволяли просыпаться, и именно до тех пор, пока деятельность их ограничивалась учено-археографическими занятиями и этимологическими спорами.
— Нет, я с собой шутить не
позволю, я сделаю процесс ломбарду, я потребую категорического ответа у министра финансов!
— Вот наш проект письма, садитесь, прочтите его внимательно и скажите, довольны ли вы им; если хотите что прибавить или изменить, мы сейчас сделаем. А мне
позвольте продолжать мои занятия.
— Ха, ха… мое дело вы знаете,
позвольте пожелать.
—
Позвольте узнать, какие у вас дела, по дому или..?
— D'abord, [Прежде всего (фр.).] — заметил, принимая важный и проникнутый сильным убеждением вид, обиженный патриот префектуры, — Франция не
позволит ни одному правительству мешаться в ее внутренние дела.
— Да как же это…
Позвольте, что же я напишу? По какой причине?..
—
Позвольте, — говорил самый кроткий консул из всех, бывших после Юния Брута и Калпурния Бестии, — вы письмо это напишите не ко мне, а к графу Орлову, я же только сообщу его канцлеру.
Они, как петербургская ценсура,
позволяют шутить над титулярным советником, но тайного — не тронь.
— Генерал, эта лучше, вы примите, вы
позвольте, эта лучше.
— Да вы не обо мне ли говорите? — кричал бледный от злобы итальянец. — Я, милостивый государь, не
позволю с собой обращаться, как с каким-нибудь лакеем! — и он схватил на столе карандаш, сломал его и бросил. — Да если так, я все брошу, я сейчас уйду!
—
Позвольте, я ничего не понимаю, у вас карета, а едете — вы сосчитайте — генерал, вы, Менотти, Гверцони, Саффи и Мордини… Где вы сядете?