Неточные совпадения
В Лондоне не было
ни одного близкого мне человека. Были люди, которых я уважал, которые уважали меня, но близкого никого. Все подходившие, отходившие, встречавшиеся занимались одними общими интересами, делами всего человечества, по крайней мере делами целого народа; знакомства их были, так сказать, безличные. Месяцы проходили, и
ни одного слова
о том,
о чем хотелось поговорить.
Моя мать не говорила тогда
ни слова по-русски, она только поняла,
что речь шла
о Павле Ивановиче; она не знала,
что думать, ей приходило в голову,
что его убили или
что его хотят убить, и потом ее.
Что было и как было, я не умею сказать; испуганные люди забились в углы, никто ничего не знал
о происходившем,
ни Сенатор,
ни мой отец никогда при мне не говорили об этой сцене. Шум мало-помалу утих, и раздел имения был сделан, тогда или в другой день — не помню.
О сыне носились странные слухи: говорили,
что он был нелюдим,
ни с кем не знался, вечно сидел один, занимаясь химией, проводил жизнь за микроскопом, читал даже за обедом и ненавидел женское общество. Об нем сказано в «Горе от ума...
Химик года через два продал свой дом, и мне опять случалось бывать в нем на вечерах у Свербеева, спорить там
о панславизме и сердиться на Хомякова, который никогда
ни на
что не сердился.
Семейную жизнь он не любил, говорил с ужасом
о браке и наивно признавался,
что он пережил тридцать лет, не любя
ни одной женщины.
— Я об этом хотел просить. В приговоре сказано: по докладу комиссии, я возражаю на ваш доклад, а не на высочайшую волю. Я шлюсь на князя,
что мне не было даже вопроса
ни о празднике,
ни о каких песнях.
— Нисколько, будьте уверены; я знаю,
что вы внимательно слушали, да и то знаю,
что женщина, как бы
ни была умна и
о чем бы
ни шла речь, не может никогда стать выше кухни — за
что же я лично на вас смел бы сердиться?
Офицер согласился, но, на беду полковника, наследники, прочитавши в приказах
о смерти родственника,
ни за
что не хотели его признавать живым и, безутешные от потери, настойчиво требовали ввода во владение.
Когда впоследствии умер Сенатор, ее любимый брат, она догадалась по нескольким словам племянника
о том,
что случилось, и просила его не объявлять ей печальной новости,
ни подробности кончины.
Вечером я пришел к ним, —
ни слова
о портрете. Если б муж был умнее, он должен бы был догадаться
о том,
что было; но он не был умнее. Я взглядом поблагодарил ее, она улыбкой отвечала мне.
Сначала она осмотрелась кругом, несколько дней она находила себе соперницу в молодой, милой, живой немке, которую я любил как дитя, с которой мне было легко именно потому,
что ни ей не приходило в голову кокетничать со мной,
ни мне с ней. Через неделю она увидела,
что Паулина вовсе не опасна. Но я не могу идти дальше, не сказав несколько слов
о ней.
Однако как
ни скрывали и
ни маскировали дела, полковник не мог не увидеть решительного отвращения невесты; он стал реже ездить, сказался больным, заикнулся даже
о прибавке приданого, это очень рассердило, но княгиня прошла и через это унижение, она давала еще свою подмосковную. Этой уступки, кажется, и он не ждал, потому
что после нее он совсем скрылся.
На другой день, в обеденную пору бубенчики перестали позванивать, мы были у подъезда Кетчера. Я велел его вызвать. Неделю тому назад, когда он меня оставил во Владимире,
о моем приезде не было даже предположения, а потому он так удивился, увидя меня,
что сначала не сказал
ни слова, а потом покатился со смеху, но вскоре принял озабоченный вид и повел меня к себе. Когда мы были в его комнате, он, тщательно запирая дверь на ключ, спросил меня...
— Хочешь ли ты мне сослужить дружескую службу? Доставь немедленно, через Сашу или Костеньку, как можно скорей, вот эту записочку, понимаешь? Мы будем ждать ответ в переулке за углом, и
ни полслова никому
о том,
что ты меня видел в Москве.
Так бедствовали мы и пробивались с год времени. Химик прислал десять тысяч ассигнациями, из них больше шести надобно было отдать долгу, остальные сделали большую помощь. Наконец и отцу моему надоело брать нас, как крепость, голодом, он, не прибавляя к окладу, стал присылать денежные подарки, несмотря на то
что я
ни разу не заикнулся
о деньгах после его знаменитого distinguo! [различаю, провожу различие (лат.).]
Я нашел все,
чего искал, — да, сверх того, гибель, утрату всех благ и всех упований, удары из-за угла, лукавое предательство, святотатство, не останавливающееся
ни перед
чем, посягающее на все, и нравственное растление,
о котором вы не имеете понятия…
Месяцы проходили — и
ни одного слова
о том,
о чем хотелось говорить….
Что же коснулось этих людей, чье дыхание пересоздало их?
Ни мысли,
ни заботы
о своем общественном положении,
о своей личной выгоде, об обеспечении; вся жизнь, все усилия устремлены к общему без всяких личных выгод; одни забывают свое богатство, другие — свою бедность и идут, не останавливаясь, к разрешению теоретических вопросов. Интерес истины, интерес науки, интерес искусства, humanitas [гуманизм (лат.).] — поглощает все.
Борьба насмерть шла внутри ее, и тут, как прежде, как после, я удивлялся. Она
ни разу не сказала слова, которое могло бы обидеть Катерину, по которому она могла бы догадаться,
что Natalie знала
о бывшем, — упрек был для меня. Мирно и тихо оставила она наш дом. Natalie ее отпустила с такою кротостью,
что простая женщина, рыдая, на коленях перед ней сама рассказала ей,
что было, и все же наивное дитя народа просила прощенья.
Ни вас, друзья мои,
ни того ясного, славного времени я не дам в обиду; я об нем вспоминаю более
чем с любовью, — чуть ли не с завистью. Мы не были похожи на изнуренных монахов Зурбарана, мы не плакали
о грехах мира сего — мы только сочувствовали его страданиям и с улыбкой были готовы кой на
что, не наводя тоски предвкушением своей будущей жертвы. Вечно угрюмые постники мне всегда подозрительны; если они не притворяются, у них или ум, или желудок расстроен.
В их решении лежало верное сознание живой души в народе, чутье их было проницательнее их разумения. Они поняли,
что современное состояние России, как бы тягостно
ни было, — не смертельная болезнь. И в то время как у Чаадаева слабо мерцает возможность спасения лиц, а не народа — у славян явно проглядывает мысль
о гибели лиц, захваченных современной эпохой, и вера в спасение народа.
–…ператорское величество, — продолжал он, снова садясь, — изволили приказать, чтобы такой-то немедленно возвратился,
о чем ему объявить, не принимая от него никаких причин, которые могли бы замедлить его отъезд, и не давая ему
ни в каком случае отсрочки».
Я снова писал к г. Шултгесу
о получении денег и могу вас смело уверить,
что ни моя мать,
ни я,
ни подозрительный ребенок не имеем
ни малейшего желания, после всех полицейских неприятностей, возвращаться в Цюрих. С этой стороны нет
ни тени опасности.
Не будучи
ни так нервно чувствителен, как Шефсбюри,
ни так тревожлив за здоровье друзей, как Гладстон, я нисколько не обеспокоился газетной вестью
о болезни человека, которого вчера видел совершенно здоровым, — конечно, бывают болезни очень быстрые; император Павел, например, хирел недолго, но от апоплексического удара Гарибальди был далек, а если б с ним
что и случилось, кто-нибудь из общих друзей дал бы знать.