Неточные совпадения
На его
место поступил брауншвейг-вольфенбюттельский солдат (вероятно, беглый) Федор Карлович, отличавшийся каллиграфией и непомерным тупоумием. Он уже был прежде в двух домах при детях и имел некоторый навык, то есть придавал себе вид гувернера,
к тому же он говорил по-французски на «ши», с обратным ударением. [Англичане говорят хуже немцев по-французски, но они только коверкают язык, немцы оподляют его. (Прим. А. И. Герцена.)]
Часто мы ходили с Ником за город, у нас были любимые
места — Воробьевы горы, поля за Драгомиловской заставой. Он приходил за мной с Зонненбергом часов в шесть или семь утра и, если я спал, бросал в мое окно песок и маленькие камешки. Я просыпался, улыбаясь, и торопился выйти
к нему.
— Недостатка в
месте у меня нет, — ответил он, — но для вас, я думаю, лучше ехать, вы приедете часов в десять
к вашему батюшке. Вы ведь знаете, что он еще сердит на вас; ну — вечером, перед сном у старых людей обыкновенно нервы ослаблены и вялы, он вас примет, вероятно, гораздо лучше нынче, чем завтра; утром вы его найдете совсем готовым для сражения.
Симоновский архимандрит Мелхиседек сам предложил
место в своем монастыре. Мелхиседек был некогда простой плотник и отчаянный раскольник, потом обратился
к православию, пошел в монахи, сделался игумном и, наконец, архимандритом. При этом он остался плотником, то есть не потерял ни сердца, ни широких плеч, ни красного, здорового лица. Он знал Вадима и уважал его за его исторические изыскания о Москве.
— Тут нет
места хотеть или не хотеть, — отвечал он, — только я сомневаюсь, чтоб Орлов мог много сделать; после обеда пройдите в кабинет, я его приведу
к вам. Так вот, — прибавил он, помолчав, — и ваш черед пришел; этот омут всех утянет.
Через минуту я заметил, что потолок был покрыт прусскими тараканами. Они давно не видали свечи и бежали со всех сторон
к освещенному
месту, толкались, суетились, падали на стол и бегали потом опрометью взад и вперед по краю стола.
Эти вопросы были легки, но не были вопросы. В захваченных бумагах и письмах мнения были высказаны довольно просто; вопросы, собственно, могли относиться
к вещественному факту: писал ли человек или нет такие строки. Комиссия сочла нужным прибавлять
к каждой выписанной фразе: «Как вы объясняете следующее
место вашего письма?»
Разумеется, объяснять было нечего, я писал уклончивые и пустые фразы в ответ. В одном
месте аудитор открыл фразу: «Все конституционные хартии ни
к чему не ведут, это контракты между господином и рабами; задача не в том, чтоб рабам было лучше, но чтоб не было рабов». Когда мне пришлось объяснять эту фразу, я заметил, что я не вижу никакой обязанности защищать конституционное правительство и что, если б я его защищал, меня в этом обвинили бы.
Мы ехали, не останавливаясь; жандарму велено было делать не менее двухсот верст в сутки. Это было бы сносно, но только не в начале апреля. Дорога
местами была покрыта льдом,
местами водой и грязью; притом, подвигаясь
к Сибири, она становилась хуже и хуже с каждой станцией.
Пермский полицмейстер принадлежал
к особому типу военно-гражданских чиновников. Это люди, которым посчастливилось в военной службе как-нибудь наткнуться на штык или подвернуться под пулю, за это им даются преимущественно
места городничих, экзекуторов.
Так князь Долгорукий был отправлен из Перми в Верхотурье. Верхотурье, потерянное в горах и снегах, принадлежит еще
к Пермской губернии, но это
место стоит Березова по климату, — оно хуже Березова — по пустоте.
Старосту присудили
к наказанию несколькими ударами плетью в стенах острога, с оставлением на
месте жительства и с воспрещением ходатайствовать по делам за других крестьян.
Само собою разумеется, что Витберга окружила толпа плутов, людей, принимающих Россию — за аферу, службу — за выгодную сделку,
место — за счастливый случай нажиться. Не трудно было понять, что они под ногами Витберга выкопают яму. Но для того чтоб он, упавши в нее, не мог из нее выйти, для этого нужно было еще, чтоб
к воровству прибавилась зависть одних, оскорбленное честолюбие других.
Перемена была очень резка. Те же комнаты, та же мебель, а на
месте татарского баскака с тунгусской наружностью и сибирскими привычками — доктринер, несколько педант, но все же порядочный человек. Новый губернатор был умен, но ум его как-то светил, а не грел, вроде ясного зимнего дня — приятного, но от которого плодов не дождешься.
К тому же он был страшный формалист — формалист не приказный — а как бы это выразить?.. его формализм был второй степени, но столько же скучный, как и все прочие.
Лошадей меняют в маленьких расчищенных
местах, домишко, потерянный за деревьями, лошади привязаны
к столбу, бубенчики позванивают, два-три черемисских мальчика в шитых рубашках выбегут, заспанные, ямщик-вотяк каким-то сиплым альтом поругается с товарищем, покричит «айда», запоет песню в две ноты… и опять сосны, снег — снег, сосны…
Ими везде тяготились, везде их обходили, везде сажали на последнее
место и везде принимали от скуки, пустоты, а пуще всего от любви
к сплетням.
Женщина эта играла очень не важную роль, пока княжна была жива, но потом так ловко умела приладиться
к капризам княгини и
к ее тревожному беспокойству о себе, что вскоре заняла при ней точно то
место, которое сама княгиня имела при тетке.
Унылая, грустная дружба
к увядающей Саше имела печальный, траурный отблеск. Она вместе с словами диакона и с отсутствием всякого развлечения удаляла молодую девушку от мира, от людей. Третье лицо, живое, веселое, молодое и с тем вместе сочувствовавшее всему мечтательному и романтическому, было очень на
месте; оно стягивало на землю, на действительную, истинную почву.
— Для людей? — спросил Белинский и побледнел. — Для людей? — повторил он и бросил свое
место. — Где ваши люди? Я им скажу, что они обмануты; всякий открытый порок лучше и человечественнее этого презрения
к слабому и необразованному, этого лицемерия, поддерживающего невежество. И вы думаете, что вы свободные люди? На одну вас доску со всеми царями, попами и плантаторами. Прощайте, я не ем постного для поучения, у меня нет людей!
В 1842 сортировка по сродству давно была сделана, и наш стан стал в боевой порядок лицом
к лицу с славянами. Об этой борьбе мы будем говорить в другом
месте.
К тому же она совершенно не нужна: какое-то паразитное
место — служба служебного повышения, министерство табели о рангах, археологическое общество изыскания дворянских грамот, канцелярия в канцелярии.
И как, должно быть, щемящи, велики нужды, которые привели их
к начальнику тайной полиции; вероятно, предварительно были исчерпаны все законные пути, — а человек этот отделывается общими
местами, и, по всей вероятности, какой-нибудь столоначальник положит какое-нибудь решение, чтобы сдать дело в какую-нибудь другую канцелярию.
Он взошел
к губернатору, это было при старике Попове, который мне рассказывал, и сказал ему, что эту женщину невозможно сечь, что это прямо противно закону; губернатор вскочил с своего
места и, бешеный от злобы, бросился на исправника с поднятым кулаком: «Я вас сейчас велю арестовать, я вас отдам под суд, вы — изменник!» Исправник был арестован и подал в отставку; душевно жалею, что не знаю его фамилии, да будут ему прощены его прежние грехи за эту минуту — скажу просто, геройства, с такими разбойниками вовсе была не шутка показать человеческое чувство.
История украденных часов тотчас дошла до него; наводя справки, лабазник узнал, что дьякон без
места, зять Покровского попа предлагал кому-то купить или отдать под заклад часы, что часы эти у менялы; лабазник знал часы дьячка; он
к меняле — как раз часы те самые.
Разумеется, что люди эти ездили
к нему и звали на свои рауты из тщеславия, но до этого дела нет; тут важно невольное сознание, что мысль стала мощью, имела свое почетное
место, вопреки высочайшему повелению.
— Мне было слишком больно, — сказал он, — проехать мимо вас и не проститься с вами. Вы понимаете, что после всего, что было между вашими друзьями и моими, я не буду
к вам ездить; жаль, жаль, но делать нечего. Я хотел пожать вам руку и проститься. — Он быстро пошел
к саням, но вдруг воротился; я стоял на том же
месте, мне было грустно; он бросился ко мне, обнял меня и крепко поцеловал. У меня были слезы на глазах. Как я любил его в эту минуту ссоры!» [«Колокол», лист 90. (Прим. А. И. Герцена.)]
Они привыкли играть вперед подтасованными идеями, ходить в известном наряде, по торной дороге
к знакомым
местам.
На другой день утром он зашел за Рейхелем, им обоим надобно было идти
к Jardin des Plantes; [Ботаническому саду (фр.).] его удивил, несмотря на ранний час, разговор в кабинете Бакунина; он приотворил дверь — Прудон и Бакунин сидели на тех же
местах, перед потухшим камином, и оканчивали в кратких словах начатый вчера спор.
В день приезда Гарибальди в Лондон я его не видал, а видел море народа, реки народа, запруженные им улицы в несколько верст, наводненные площади, везде, где был карниз, балкон, окно, выступили люди, и все это ждало в иных
местах шесть часов… Гарибальди приехал в половине третьего на станцию Нейн-Эльмс и только в половине девятого подъехал
к Стаффорд Гаузу, у подъезда которого ждал его дюк Сутерланд с женой.