— Позвольте, — возразил я, — благо я здесь, вам напомнить, что вы, полковник, мне говорили, когда я
был в последний раз в комиссии, что меня никто не обвиняет в деле праздника, а в приговоре сказано, что я один из виновных по этому делу. Тут какая-нибудь ошибка.
В 1846, в начале зимы, я
был в последний раз в Петербурге и видел Витберга. Он совершенно гибнул, даже его прежний гнев против его врагов, который я так любил, стал потухать; надежд у него не было больше, он ничего не делал, чтоб выйти из своего положения, ровное отчаяние докончило его, существование сломилось на всех составах. Он ждал смерти.
Случай этот сильно врезался в мою память. В 1846 году, когда я
был в последний раз. в Петербурге, нужно мне было сходить в канцелярию министра внутренних дел, где я хлопотал о пассе. Пока я толковал с столоначальником, прошел какой-то господин… дружески пожимая руку магнатам канцелярии, снисходительно кланяясь столоначальникам. «Фу, черт возьми, — подумал я, — да неужели это он?»
Неточные совпадения
— Oui, oui, messieurs; deux fois l'equateur, messieurs! [Да, да, господа, два
раза экватор, господа! (фр.)] Когда замечательный своей полярной стужей напиток окончен и вообще
пить больше не надобно, Кетчер кричит, мешая огненное озеро
в суповой чашке, причем
последние куски сахара тают с шипением и плачем.
После падения Франции я не
раз встречал людей этого рода, людей, разлагаемых потребностью политической деятельности и не имеющих возможности найтиться
в четырех стенах кабинета или
в семейной жизни. Они не умеют
быть одни;
в одиночестве на них нападает хандра, они становятся капризны, ссорятся с
последними друзьями, видят везде интриги против себя и сами интригуют, чтоб раскрыть все эти несуществующие козни.
Разрыв становился неминуем, но Огарев еще долго жалел ее, еще долго хотел спасти ее, надеялся. И когда на минуту
в ней пробуждалось нежное чувство или поэтическая струйка, он
был готов забыть на веки веков прошедшее и начать новую жизнь гармонии, покоя, любви; но она не могла удержаться, теряла равновесие и всякий
раз падала глубже. Нить за нитью болезненно рвался их союз до тех пор, пока беззвучно перетерлась
последняя нитка, — и они расстались навсегда.
В последний раз я видел его
в Париже осенью 1847 года, он
был очень плох, боялся громко говорить, и лишь минутами воскресала прежняя энергия и ярко светилась своим догорающим огнем.
В такую минуту написал он свое письмо к Гоголю.
Сколько
есть на свете барышень, добрых и чувствительных, готовых плакать о зябнущем щенке, отдать нищему
последние деньги, готовых ехать
в трескучий мороз на томболу [лотерею (от ит. tombola).]
в пользу разоренных
в Сибири, на концерт, дающийся для погорелых
в Абиссинии, и которые, прося маменьку еще остаться на кадриль, ни
разу не подумали о том, как малютка-форейтор мерзнет на ночном морозе, сидя верхом с застывающей кровью
в жилах.
С любовью останавливаюсь я на этом времени дружного труда, полного поднятого пульса, согласного строя и мужественной борьбы, на этих годах,
в которые мы
были юны
в последний раз!..
Повторять эти вещи почти невозможно. Я передам, как сумею, один из его рассказов, и то
в небольшом отрывке. Речь как-то шла
в Париже о том неприятном чувстве, с которым мы переезжаем нашу границу. Галахов стал нам рассказывать, как он ездил
в последний раз в свое именье — это
был chef d'oeuvre.
Одного из редакторов, помнится Дюшена, приводили
раза три из тюрьмы
в ассизы по новым обвинениям и всякий
раз снова осуждали на тюрьму и штраф. Когда ему
в последний раз, перед гибелью журнала,
было объявлено, решение, он, обращаясь к прокурору, сказал: «L'addition, s'il vous plaît?» [Сколько с меня всего? (фр.)] — ему
в самом деле накопилось лет десять тюрьмы и тысяч пятьдесят штрафу.
Последний раз я виделся с Прудоном
в С.-Пелажи, меня высылали из Франции, — ему оставались еще два года тюрьмы. Печально простились мы с ним, не
было ни тени близкой надежды. Прудон сосредоточенно молчал, досада кипела во мне; у обоих
было много дум
в голове, но говорить не хотелось.
Неточные совпадения
Через полтора или два месяца не оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул
последний, ближайший к реке дом;
в последний раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее
был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую
в весеннее время водой. Бред продолжался.
«Ну, всё кончено, и слава Богу!»
была первая мысль, пришедшая Анне Аркадьевне, когда она простилась
в последний раз с братом, который до третьего звонка загораживал собою дорогу
в вагоне. Она села на свой диванчик, рядом с Аннушкой, и огляделась
в полусвете спального вагона. «Слава Богу, завтра увижу Сережу и Алексея Александровича, и пойдет моя жизнь, хорошая и привычная, по старому».
И он старался вспомнить ее такою, какою она
была тогда, когда он
в первый
раз встретил ее тоже на станции, таинственною, прелестной, любящею, ищущею и дающею счастье, а не жестоко-мстительною, какою она вспоминалась ему
в последнюю минуту. Он старался вспоминать лучшие минуты с нею; но эти минуты
были навсегда отравлены. Он помнил ее только торжествующую, свершившуюся угрозу никому ненужного, но неизгладимого раскаяния. Он перестал чувствовать боль зуба, и рыдания искривили его лицо.
— А ведь всё-таки жалко, что этих двух медведей без вас возьмут. А помните
в Хапилове
последний раз? Чудная
была бы охота, — сказал Чириков.
Он
был еще худее, чем три года тому назад, когда Константин Левин видел его
в последний раз. На нем
был короткий сюртук. И руки и широкие кости казались еще огромнее. Волосы стали реже, те же прямые усы висели на губы, те же глаза странно и наивно смотрели на вошедшего.