Неточные совпадения
Итак, наконец затворничество родительского дома
пало. Я был au large; [на просторе (фр.).] вместо одиночества в нашей небольшой комнате, вместо тихих и полускрываемых свиданий с одним Огаревым — шумная семья в семьсот голов окружила меня. В ней я больше оклиматился в две недели, чем в родительском доме с самого
дня рождения.
Так проводили мы время, пируя ночью и ложась
спать днем.
Итак, первые ночи, которые я не
спал в родительском доме, были проведены в карцере. Вскоре мне приходилось испытать другую тюрьму, и там я просидел не восемь
дней, а девять месяцев, после которых поехал не домой, а в ссылку. Но до этого далеко.
Вероятно, он очень хорошо знал местность, ему удалось уйти от офицера, но на другой
день жандармы
попали на его след.
Я имею отвращение к людям, которые не умеют, не хотят или не дают себе труда идти далее названия, перешагнуть через преступление, через запутанное, ложное положение, целомудренно отворачиваясь или грубо отталкивая. Это делают обыкновенно отвлеченные, сухие, себялюбивые, противные в своей чистоте натуры или натуры пошлые, низшие, которым еще не удалось или не было нужды заявить себя официально: они по сочувствию дома на грязном
дне, на которое другие
упали.
Губернатор Рыхлевский ехал из собрания; в то время как его карета двинулась, какой-то кучер с небольшими санками, зазевавшись,
попал между постромок двух коренных и двух передних лошадей. Из этого вышла минутная конфузия, не помешавшая Рыхлевскому преспокойно приехать домой. На другой
день губернатор спросил полицмейстера, знает ли он, чей кучер въехал ему в постромки и что его следует постращать.
Но Александр умер, и Аракчеев
пал.
Дело Витберга при Николае приняло тотчас худший вид. Оно тянулось десять лет и с невероятными нелепостями. Обвинительные пункты, признанные уголовной палатой, отвергаются сенатом. Пункты, в которых оправдывает палата, ставятся в вину сенатом. Комитет министров принимает все обвинения. Государь, пользуясь «лучшей привилегией царей — миловать и уменьшать наказания», прибавляет к приговору — ссылку на Вятку.
Дело это было мне знакомое: я уже в Вятке поставил на ноги неофициальную часть «Ведомостей» и поместил в нее раз статейку, за которую чуть не
попал в беду мой преемник. Описывая празднество на «Великой реке», я сказал, что баранину, приносимую на жертву Николаю Хлыновскому, в стары годы раздавали бедным, а нынче продают. Архиерей разгневался, и губернатор насилу уговорил его оставить
дело.
Кетчер рассказал ему, в чем
дело, офицер в ответ налил мне стакан красного вина и поблагодарил за доверие, потом отправился со мной в свою спальню, украшенную седлами и чепраками, так что можно было думать, что он
спит верхом.
Он думал, что я шучу, но когда я ему наскоро сказал, в чем
дело, он вспрыгнул от радости. Быть шафером на тайной свадьбе, хлопотать, может,
попасть под следствие, и все это в маленьком городе без всяких рассеяний. Он тотчас обещал достать для меня карету, четверку лошадей и бросился к комоду смотреть, есть ли чистый белый жилет.
По счастию, схоластика так же мало свойственна мне, как мистицизм, я до того натянул ее лук, что тетива порвалась и повязка
упала. Странное
дело, спор с дамой привел меня к этому.
И заметьте, что это отрешение от мира сего вовсе не ограничивалось университетским курсом и двумя-тремя годами юности. Лучшие люди круга Станкевича умерли; другие остались, какими были, до нынешнего
дня. Бойцом и нищим
пал, изнуренный трудом и страданиями, Белинский. Проповедуя науку и гуманность, умер, идучи на свою кафедру, Грановский. Боткин не сделался в самом
деле купцом… Никто из них не отличился по службе.
Помня знаменитое изречение Талейрана, я не старался особенно блеснуть усердием и занимался
делами, насколько было нужно, чтоб не получить замечания или не
попасть в беду. Но в моем отделении было два рода
дел, на которые я не считал себя вправе смотреть так поверхностно, это были
дела о раскольниках и злоупотреблении помещичьей власти.
Больше года
дело это
спало сном праведных; справками и ненужными переписками можно всегда затянуть
дело — и потом, почислив решенным, сдать в архив.
Мы переехали в Москву. Пиры шли за пирами… Возвратившись раз поздно ночью домой, мне приходилось идти задними комнатами. Катерина отворила мне дверь. Видно было, что она только что оставила постель, щеки ее разгорелись ото сна; на ней была наброшена шаль; едва подвязанная густая коса готова была
упасть тяжелой волной…
Дело было на рассвете. Она взглянула на меня и, улыбаясь, сказала...
Воспитанный аристократически, Галахов очень рано
попал в Измайловский полк и так же рано оставил его, и тогда уже принялся себя воспитывать в самом
деле.
Вслед за июньскими баррикадами
пали и типографские станки. Испуганные публицисты приумолкли. Один старец Ламенне приподнялся мрачной тенью судьи, проклял — герцога Альбу Июньских
дней — Каваньяка и его товарищей и мрачно сказал народу: «А ты молчи, ты слишком беден, чтоб иметь право на слово!»
— Никакого. С тех пор как я вам писал письмо, в ноябре месяце, ничего не переменилось. Правительство, чувствующее поддержку во всех злодействах в Польше, идет очертя голову, ни в грош не ставит Европу, общество
падает глубже и глубже. Народ молчит. Польское
дело — не его
дело, — у нас враг один, общий, но вопрос розно поставлен. К тому же у нас много времени впереди — а у них его нет.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое
дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг
упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».
В
день Симеона батюшка // Сажал меня на бурушку // И вывел из младенчества // По пятому годку, // А на седьмом за бурушкой // Сама я в стадо бегала, // Отцу носила завтракать, // Утяточек
пасла.
У вас товар некупленный, // Из вас на солнце топится // Смола, как из сосны!» // Опять
упали бедные // На
дно бездонной пропасти, // Притихли, приубожились, // Легли на животы; // Лежали, думу думали // И вдруг запели.
Пред каждою иконою // Иона
падал ниц: // «Не спорьте!
дело Божие, // Котора взглянет ласковей, // За тою и пойду!» // И часто за беднейшею // Иконой шел Ионушка // В беднейшую избу.
Стародум. Слушай, друг мой! Великий государь есть государь премудрый. Его
дело показать людям прямое их благо. Слава премудрости его та, чтоб править людьми, потому что управляться с истуканами нет премудрости. Крестьянин, который плоше всех в деревне, выбирается обыкновенно
пасти стадо, потому что немного надобно ума
пасти скотину. Достойный престола государь стремится возвысить души своих подданных. Мы это видим своими глазами.