Неточные совпадения
— Если бы не
семья, не дети, —
говорил он мне, прощаясь, — я вырвался бы из России и пошел бы по миру; с моим Владимирским крестом на шее спокойно протягивал бы я прохожим руку, которую жал император Александр, — рассказывая им мой проект и судьбу художника
в России.
Добрые люди винили меня за то, что я замешался очертя голову
в политические движения и предоставил на волю божью будущность
семьи, — может, оно и было не совсем осторожно; но если б, живши
в Риме
в 1848 году, я сидел дома и придумывал средства, как спасти свое именье,
в то время как вспрянувшая Италия кипела пред моими окнами, тогда я, вероятно, не остался бы
в чужих краях, а поехал бы
в Петербург, снова вступил бы на службу, мог бы быть «вице-губернатором», за «оберпрокурорским столом» и
говорил бы своему секретарю «ты», а своему министру «ваше высокопревосходительство!».
Человек, прикрепленный к
семье, делается снова крепок земле. Его движения очерчены, он пустил корни
в свое поле, он только на нем то, что он есть; «француз, живущий
в России, —
говорит Прудон, — русский, а не француз». Нет больше ни колоний, ни заграничных факторий, живи каждый у себя…
Зато на другой день, когда я часов
в шесть утра отворил окно, Англия напомнила о себе: вместо моря и неба, земли и дали была одна сплошная масса неровного серого цвета, из которой лился частый, мелкий дождь, с той британской настойчивостью, которая вперед
говорит: «Если ты думаешь, что я перестану, ты ошибаешься, я не перестану».
В семь часов поехал я под этой душей
в Брук Гауз.
Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь
в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж
говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по
семи лежит
в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни
в чем не нуждается; нет, ему еще подавай:
говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
— Я больше тебя знаю свет, — сказала она. — Я знаю этих людей, как Стива, как они смотрят на это. Ты
говоришь, что он с ней
говорил об тебе. Этого не было. Эти люди делают неверности, но свой домашний очаг и жена — это для них святыня. Как-то у них эти женщины остаются
в презрении и не мешают
семье. Они какую-то черту проводят непроходимую между
семьей и этим. Я этого не понимаю, но это так.
Алексей Александрович думал и
говорил, что ни
в какой год у него не было столько служебного дела, как
в нынешний; но он не сознавал того, что он сам выдумывал себе
в нынешнем году дела, что это было одно из средств не открывать того ящика, где лежали чувства к жене и
семье и мысли о них и которые делались тем страшнее, чем дольше они там лежали.
Подвязанный чиновник, ходивший уже
семь раз о чем-то просить Алексея Александровича, интересовал и Сережу и швейцара. Сережа застал его раз
в сенях и слышал, как он жалостно просил швейцара доложить о себе,
говоря, что ему с детьми умирать приходится.
Если б он мог слышать, что
говорили ее родители
в этот вечер, если б он мог перенестись на точку зрения
семьи и узнать, что Кити будет несчастна, если он не женится на ней, он бы очень удивился и не поверил бы этому. Он не мог поверить тому, что то, что доставляло такое большое и хорошее удовольствие ему, а главное ей, могло быть дурно. Еще меньше он мог бы поверить тому, что он должен жениться.