Неточные совпадения
Да,
в жизни есть пристрастие к возвращающемуся ритму, к повторению мотива; кто не знает, как старчество близко к детству? Вглядитесь, и вы увидите, что по обе стороны полного разгара жизни, с ее венками из цветов и терний, с ее колыбелями и гробами, часто повторяются эпохи, сходные
в главных чертах. Чего юность еще не имела, то уже утрачено; о чем юность мечтала, без личных
видов, выходит светлее, спокойнее и также без личных
видов из-за туч и зарева.
Мы как-то открыли на лестнице небольшое отверстие, падавшее прямо
в его комнату, но и оно нам не помогло; видна была верхняя часть окна и портрет Фридриха II с огромным носом, с огромной звездой и с
видом исхудалого коршуна.
Дни за два шум переставал, комната была отворена — все
в ней было по-старому, кой-где валялись только обрезки золотой и цветной бумаги; я краснел, снедаемый любопытством, но Кало, с натянуто серьезным
видом, не касался щекотливого предмета.
После переезда Сенатора все
в доме стало принимать более и более угрюмый
вид.
Помню я еще, как какому-то старосте за то, что он истратил собранный оброк, отец мой велел обрить бороду. Я ничего не понимал
в этом наказании, но меня поразил
вид старика лет шестидесяти: он плакал навзрыд, кланялся
в землю и просил положить на него, сверх оброка, сто целковых штрафу, но помиловать от бесчестья.
В этом отношении было у нас лицо чрезвычайно интересное — наш старый лакей Бакай. Человек атлетического сложения и высокого роста, с крупными и важными чертами лица, с
видом величайшего глубокомыслия, он дожил до преклонных лет, воображая, что положение лакея одно из самых значительных.
Повар был поражен, как громом; погрустил, переменился
в лице, стал седеть и… русский человек — принялся попивать. Дела свои повел он спустя рукава, Английский клуб ему отказал. Он нанялся у княгини Трубецкой; княгиня преследовала его мелким скряжничеством. Обиженный раз ею через меру, Алексей, любивший выражаться красноречиво, сказал ей с своим важным
видом, своим голосом
в нос...
Утром я бросился
в небольшой флигель, служивший баней, туда снесли Толочанова; тело лежало на столе
в том
виде, как он умер: во фраке, без галстука, с раскрытой грудью; черты его были страшно искажены и уже почернели. Это было первое мертвое тело, которое я видел; близкий к обмороку, я вышел вон. И игрушки, и картинки, подаренные мне на Новый год, не тешили меня; почернелый Толочанов носился перед глазами, и я слышал его «жжет — огонь!».
На его место поступил брауншвейг-вольфенбюттельский солдат (вероятно, беглый) Федор Карлович, отличавшийся каллиграфией и непомерным тупоумием. Он уже был прежде
в двух домах при детях и имел некоторый навык, то есть придавал себе
вид гувернера, к тому же он говорил по-французски на «ши», с обратным ударением. [Англичане говорят хуже немцев по-французски, но они только коверкают язык, немцы оподляют его. (Прим. А. И. Герцена.)]
Прошло еще пять лет, я был далеко от Воробьевых гор, но возле меня угрюмо и печально стоял их Прометей — А. Л. Витберг.
В 1842, возвратившись окончательно
в Москву, я снова посетил Воробьевы горы, мы опять стояли на месте закладки, смотрели на тот же
вид и также вдвоем, — но не с Ником.
В десятом часу утра камердинер, сидевший
в комнате возле спальной, уведомлял Веру Артамоновну, мою экс-нянюшку, что барин встает. Она отправлялась приготовлять кофей, который он пил один
в своем кабинете. Все
в доме принимало иной
вид, люди начинали чистить комнаты, по крайней мере показывали
вид, что делают что-нибудь. Передняя, до тех пор пустая, наполнялась, даже большая ньюфаундлендская собака Макбет садилась перед печью и, не мигая, смотрела
в огонь.
В последний день масленицы все люди, по старинному обычаю, приходили вечером просить прощения к барину;
в этих торжественных случаях мой отец выходил
в залу, сопровождаемый камердинером. Тут он делал
вид, будто не всех узнает.
Отец мой показывал
вид совершенного невнимания, слушая его: делал серьезную мину, когда тот был уверен, что морит со смеху, и переспрашивал, как будто не слыхал,
в чем дело, если тот рассказывал что-нибудь поразительное.
…Тихо проходил я иногда мимо его кабинета, когда он, сидя
в глубоких креслах, жестких и неловких, окруженный своими собачонками, один-одинехонек играл с моим трехлетним сыном. Казалось, сжавшиеся руки и окоченевшие нервы старика распускались при
виде ребенка, и он отдыхал от беспрерывной тревоги, борьбы и досады,
в которой поддерживал себя, дотрагиваясь умирающей рукой до колыбели.
Старуха мать его жила через коридор
в другой комнатке, остальное было запущено и оставалось
в том самом
виде,
в каком было при отъезде его отца
в Петербург.
В субботу вечером явился инспектор и объявил, что я и еще один из нас может идти домой, но что остальные посидят до понедельника. Это предложение показалось мне обидным, и я спросил инспектора, могу ли остаться; он отступил на шаг, посмотрел на меня с тем грозно грациозным
видом, с которым
в балетах цари и герои пляшут гнев, и, сказавши: «Сидите, пожалуй», вышел вон. За последнюю выходку досталось мне дома больше, нежели за всю историю.
Живо помню я старушку мать
в ее темном капоте и белом чепце; худое бледное лицо ее было покрыто морщинами, она казалась с
виду гораздо старше, чем была; одни глаза несколько отстали,
в них было видно столько кротости, любви, заботы и столько прошлых слез. Она была влюблена
в своих детей, она была ими богата, знатна, молода… она читала и перечитывала нам их письма, она с таким свято-глубоким чувством говорила о них своим слабым голосом, который иногда изменялся и дрожал от удержанных слез.
Этот знаток вин привез меня
в обер-полицмейстерский дом на Тверском бульваре, ввел
в боковую залу и оставил одного. Полчаса спустя из внутренних комнат вышел толстый человек с ленивым и добродушным
видом; он бросил портфель с бумагами на стул и послал куда-то жандарма, стоявшего
в дверях.
Получив последний вопрос, я сидел один
в небольшой комнате, где мы писали. Вдруг отворилась дверь, и взошел Голицын jun. с печальным и озабоченным
видом.
Я ходил с полчаса, как вдруг повстречался мне человек
в мундирном сертуке без эполет и с голубым pour le mérite [орденской лентой (фр.).] на шее. Он с чрезвычайной настойчивостью посмотрел на меня, прошел, тотчас возвратился и с дерзким
видом спросил меня...
Утром я послал принести себе завтрак. Чиновники уже собирались. Экзекутор ставил мне на
вид, что,
в сущности, завтракать
в присутственном месте не хорошо, что ему лично это все равно, но что почтмейстеру это может не понравиться.
Бледные, изнуренные, с испуганным
видом, стояли они
в неловких, толстых солдатских шинелях с стоячим воротником, обращая какой-то беспомощный, жалостный взгляд на гарнизонных солдат, грубо ровнявших их; белые губы, синие круги под глазами показывали лихорадку или озноб. И эти больные дети без уходу, без ласки, обдуваемые ветром, который беспрепятственно дует с Ледовитого моря, шли
в могилу.
Там его, не знаю почему, арестовали и, так как он был без
вида, его, как бродягу, отправили пешком при партии арестантов
в Тобольск.
Долгое, равномерное преследование не
в русском характере, если не примешивается личностей или денежных
видов; и это совсем не оттого, чтоб правительство не хотело душить и добивать, а от русской беспечности, от нашего laisser-aller. [небрежности (фр.).]
…Приглашения Тюфяева на его жирные, сибирские обеды были для меня истинным наказанием. Столовая его была та же канцелярия, но
в другой форме, менее грязной, но более пошлой, потому что она имела
вид доброй воли, а не насилия.
Он ревниво любил свою власть, она ему досталась трудовой копейкой, и он искал не только повиновения, но
вида беспрекословной подчиненности. По несчастию,
в этом он был национален.
Чиновничество царит
в северо-восточных губерниях Руси и
в Сибири; тут оно раскинулось беспрепятственно, без оглядки… даль страшная, все участвуют
в выгодах, кража становится res publica. [общим делом (лат.).] Самая власть, царская, которая бьет как картечь, не может пробить эти подснежные болотистые траншеи из топкой грязи. Все меры правительства ослаблены, все желания искажены; оно обмануто, одурачено, предано, продано, и все с
видом верноподданнического раболепия и с соблюдением всех канцелярских форм.
Наказанье мы уменьшим — за раскаянье, мол, и приняв
в соображенье нетрезвый
вид… ведь и
в Сибири люди живут.
«Межемерия, межемерия!» — говорят мужики с тем
видом, с которым
в 12 году говорили: «Француз, француз!» Является староста поклониться с миром.
Я ничего
в самом деле не понимал и наконец спросил его: дали ли ему какой-нибудь
вид. Он подал мне его.
В нем было написано все решение и
в конце сказано, что, учинив, по указу уголовной палаты, наказание плетьми
в стенах тюремного замка, «выдать ему оное свидетельство и из замка освободить».
Близ Москвы, между Можайском и Калужской дорогой, небольшая возвышенность царит над всем городом. Это те Воробьевы горы, о которых я упоминал
в первых воспоминаниях юности. Весь город стелется у их подошвы, с их высот один из самых изящных
видов на Москву. Здесь стоял плачущий Иоанн Грозный, тогда еще молодой развратник, и смотрел, как горела его столица; здесь явился перед ним иерей Сильвестр и строгим словом пересоздал на двадцать лет гениального изверга.
Но Александр умер, и Аракчеев пал. Дело Витберга при Николае приняло тотчас худший
вид. Оно тянулось десять лет и с невероятными нелепостями. Обвинительные пункты, признанные уголовной палатой, отвергаются сенатом. Пункты,
в которых оправдывает палата, ставятся
в вину сенатом. Комитет министров принимает все обвинения. Государь, пользуясь «лучшей привилегией царей — миловать и уменьшать наказания», прибавляет к приговору — ссылку на Вятку.
С кончиной княжны все приняло разом, как
в гористых местах при захождении солнца, мрачный
вид: длинные черные тени легли на все.
В половине 1825 года Химик, принявший дела отца
в большом беспорядке, отправил из Петербурга
в шацкое именье своих братьев и сестер; он давал им господский дом и содержание, предоставляя впоследствии заняться их воспитанием и устроить их судьбу. Княгиня поехала на них взглянуть. Ребенок восьми лет поразил ее своим грустно-задумчивым
видом; княгиня посадила его
в карету, привезла домой и оставила у себя.
Ребенок должен был быть с утра зашнурован, причесан, навытяжке; это можно было бы допустить
в ту меру,
в которую оно не вредно здоровью; но княгиня шнуровала вместе с талией и душу, подавляя всякое откровенное, чистосердечное чувство, она требовала улыбку и веселый
вид, когда ребенку было грустно, ласковое слово, когда ему хотелось плакать,
вид участия к предметам безразличным, словом — постоянной лжи.
С десяти часов утра Зонненберг
в казанских ичигах,
в шитой золотом тибитейке и
в кавказском бешмете, с огромным янтарным мундштуком во рту, сидел на вахте, делая
вид, будто читает.
Витберг, обремененный огромной семьей, задавленный бедностью, не задумался ни на минуту и предложил Р. переехать с детьми к нему, на другой или третий день после приезда
в Вятку его жены. У него Р. была спасена, такова была нравственная сила этого сосланного. Его непреклонной воли, его благородного
вида, его смелой речи, его презрительной улыбки боялся сам вятский Шемяка.
Подруга ее, небольшого роста, смуглая брюнетка, крепкая здоровьем, с большими черными глазами и с самобытным
видом, была коренастая, народная красота;
в ее движениях и словах видна была большая энергия, и когда, бывало, аптекарь, существо скучное и скупое, делал не очень вежливые замечания своей жене и та их слушала с улыбкой на губах и слезой на реснице, Паулина краснела
в лице и так взглядывала на расходившегося фармацевта, что тот мгновенно усмирялся, делал
вид, что очень занят, и уходил
в лабораторию мешать и толочь всякую дрянь для восстановления здоровья вятских чиновников.
Вид «подсудимой» смешал ареопаг. Им было неловко; наконец Дмитрий Павлович, L'orateur de la famille, [семейный оратор (фр.).] изложил пространно причину их съезда, горесть княгини, ее сердечное желание устроить судьбу своей воспитанницы и странное противудействие со стороны той,
в пользу которой все делается. Сенатор подтверждал головой и указательным пальцем слова племянника. Княгиня молчала, сидела отвернувшись и нюхала соль.
На другой день,
в обеденную пору бубенчики перестали позванивать, мы были у подъезда Кетчера. Я велел его вызвать. Неделю тому назад, когда он меня оставил во Владимире, о моем приезде не было даже предположения, а потому он так удивился, увидя меня, что сначала не сказал ни слова, а потом покатился со смеху, но вскоре принял озабоченный
вид и повел меня к себе. Когда мы были
в его комнате, он, тщательно запирая дверь на ключ, спросил меня...
Выражение счастия
в ее глазах доходило до страдания. Должно быть, чувство радости, доведенное до высшей степени, смешивается с выражением боли, потому что и она мне сказала: «Какой у тебя измученный
вид».
Кучер посмотрел на меня испытующим взглядом и улыбнулся,
вид мой, казалось, его лучше расположил
в мою пользу.
Архиерей проехал мимо и, увидя отворенные двери
в церкви, остановился и послал спросить, что делается; священник, несколько побледневший, сам вышел к нему и через минуту возвратился с веселым
видом и сказал нам...
Матвей, из экономических
видов, сделал отчаянный опыт превратиться
в повара, но, кроме бифстека и котлет, он не умел ничего делать и потому держался больше вещей по натуре готовых, ветчины, соленой рыбы, молока, яиц, сыру и каких-то пряников с мятой, необычайно твердых и не первой молодости.
Допивши последний бокал, она снова бросилась
в тяжелый вихрь английских танцев, и я потерял ее из
виду.
Тут больше замешалось, чем желание поставить на своем
в капризном споре, тут было сознание, что я всего сильнее противудействую ее
видам, тут была завистливая ревность и женское властолюбие.
Главное достоинство Павлова состояло
в необычайной ясности изложения, — ясности, нисколько не терявшей всей глубины немецкого мышления, молодые философы приняли, напротив, какой-то условный язык, они не переводили на русское, а перекладывали целиком, да еще, для большей легкости, оставляя все латинские слова in crudo, [
в нетронутом
виде (лат.).] давая им православные окончания и семь русских падежей.
В комнате был один человек, близкий с Чаадаевым, это я. О Чаадаеве я буду еще много говорить, я его всегда любил и уважал и был любим им; мне казалось неприличным пропустить дикое замечание. Я сухо спросил его, полагает ли он, что Чаадаев писал свою статью из
видов или неоткровенно.
Наконец двери отворились à deux battants, [на обе створки (фр.).] и взошел Бенкендорф. Наружность шефа жандармов не имела
в себе ничего дурного;
вид его был довольно общий остзейским дворянам и вообще немецкой аристократии. Лицо его было измято, устало, он имел обманчиво добрый взгляд, который часто принадлежит людям уклончивым и апатическим.
У меня не было денег; ждать из Москвы я не хотел, а потому и поручил Матвею сыскать мне тысячи полторы рублей ассигнациями. Матвей через час явился с содержателем гостиницы Гибиным, которого я знал и у которого
в гостинице жил с неделю. Гибин, толстый купец с добродушным
видом, кланяясь, подал пачку ассигнаций.