Неточные совпадения
Я его застал в 1839, а еще
больше в 1842, слабым и уже действительно больным. Сенатор умер, пустота около него была еще
больше, даже и камердинер был другой, но он сам был тот же, одни физические силы изменили, тот же злой ум, та же память, он так же всех теснил мелочами, и неизменный Зонненберг имел свое прежнее кочевье в старом доме и делал
комиссии.
Потом взошел полицмейстер, другой, не Федор Иванович, и позвал меня в
комиссию. В
большой, довольно красивой зале сидели за столом человек пять, все в военных мундирах, за исключением одного чахлого старика. Они курили сигары, весело разговаривали между собой, расстегнувши мундиры и развалясь на креслах. Обер-полицмейстер председательствовал.
В частном доме была тоже
большая тревога: три пожара случились в один вечер, и потом из
комиссия присылали два раза узнать, что со мной сделалось, — не бежал ли я.
Но русскую полицию трудно сконфузить. Через две недели арестовали нас, как соприкосновенных к делу праздника. У Соколовского нашли письма Сатина, у Сатина — письма Огарева, у Огарева — мои, — тем не менее ничего не раскрывалось. Первое следствие не удалось. Для
большего успеха второй
комиссии государь послал из Петербурга отборнейшего из инквизиторов, А. Ф. Голицына.
Падение князя А. Н. Голицына увлекло Витберга; все опрокидывается на него,
комиссия жалуется, митрополит огорчен, генерал-губернатор недоволен. Его ответы «дерзки» (в его деле дерзость поставлена в одно из главных обвинений); его подчиненные воруют, — как будто кто-нибудь находящийся на службе в России не ворует. Впрочем, вероятно, что у Витберга воровали
больше, чем у других: он не имел никакой привычки заведовать смирительными домами и классными ворами.
В заседании
Большой комиссии 2 января 1769 года маршал собрания Бибиков объявил, что «господин опекун от иноверцев и член комиссии духовно-гражданской, Григорий Потемкин, по высочайшему Ее Императорского Величества соизволению, отправляется в армию волонтером».
Григорий Александрович, продолжая находиться в Москве в составе
Большой комиссии, обратился еще в конце 1768 года к государыне с умно и ловко написанным письмом, целью которого было произвести впечатление на императрицу. Он просил в нем дозволения ехать в армию.
Это было в 1768 году, а за год перед этим он был командирован с двумя ротами своего полка в Москву, где тогда собралась известная
Большая комиссия для составления «Уложения».
Неточные совпадения
Это было одно из тех мест, которых теперь, всех размеров, от 1000 до 50 000 в год жалованья, стало
больше, чем прежде было теплых взяточных мест; это было место члена от
комиссии соединенного агентства кредитно-взаимного баланса южно — железных дорог и банковых учреждений.
Алексей Александрович расспросил, в чем состояла деятельность этой новой
комиссии, и задумался. Он соображал, нет ли в деятельности этой
комиссии чего-нибудь противоположного его проектам. Но, так как деятельность этого нового учреждения была очень сложна и проекты его обнимали очень
большую область, он не мог сразу сообразить этого и, снимая pince-nez, сказал:
Так как на рынке продавать невыгодно, то и искали торговку, а Лизавета этим занималась: брала
комиссии, ходила по делам и имела
большую практику, потому что была очень честна и всегда говорила крайнюю цену: какую цену скажет, так тому и быть.
— Как раз все три типа сенаторов, — сказал он. — Вольф — это петербургский чиновник, Сковородников — это ученый юрист и Бе — это практический юрист, а потому более всех живой, — сказал адвокат. — На него
больше всего надежды. Ну, а что же в
комиссии прошений?
Между тем
комиссия, с Власовым и Мицулем во главе, решавшая вопрос о пригодности Сахалина для штрафной сельскохозяйственной колонии, нашла, что в средней части острова земли, которую можно привести в культурное состояние, «должно быть гораздо
больше, чем 200 тысяч десятин», а в южной части количество такой земли «простирается до 220 тысяч».]