И вот эту-то досаду, этот
строптивый крик нетерпения, эту тоску по свободной деятельности, чувство цепей на ногах — Natalie приняла иначе.
Ум сильный, но больше порывистый и страстный, чем диалектический, он с
строптивой нетерпеливостью хотел вынудить истину, и притом практическую, сейчас прилагаемую к жизни.
Твоею дружбой не согрета,
Вдали шла долго жизнь моя.
И слов последнего привета
Из уст твоих не слышал я.
Размолвкой нашей недовольный,
Ты, может, глубоко скорбел;
Обиды горькой, но невольной
Тебе простить я не успел.
Никто из нас не мог быть злобен,
Никто, тая
строптивый нрав,
Был повиниться не способен,
Но каждый думал, что он прав.
И ехал я на примиренье,
Я жаждал искренно сказать
Тебе сердечное прощенье
И от тебя его принять…
Но было поздно…