Неточные совпадения
Нетрудно было
с первого взгляда признать в нем варнака, то есть беглого каторжника. Он и был им. Но нетрудно было также угадать под этим безобразным костюмом человека, испытавшего когда-то иную, лучшую и далеко не суровую долю.
С правой руки его спала меховая рукавица, и тонкие, изящные пальцы, хотя и покрытые слоем грязи, красноречиво говорили о его происхождении. Из-под уродливой меховой шапки, носящей местное название треуха, выбивались шелковистые черные кудри; такие же всклокоченные усы и борода обрамляли интеллигентное, умное, энергичное лицо
с нежными, аристократическими чертами. Глаза были закрыты, и густые, длинные ресницы оттеняли ушедшие от худобы лица вглубь глазные впадины. На вид ему казалось не более тридцати лет.
И в эти минуты
с особенной рельефностью, как в калейдоскопе, проносилась в его напряженном воображении вся его прошлая жизнь. Так натянутая чрезмерно струна, готовая оборваться, звучит сильнее.
Берег далекой красавицы Волги, где живописно раскинулось его родовое имение, ласки матери, давно лежащей в могиле, святой женщины, боготворившей своего единственного сына. В любви к нему находила она утешение в своей безотрадной, страдальческой жизни
с деспотом мужем, из гуляки-гусара превратившегося после свадьбы в гуляку-помещика.
При воспоминании о ней светлая улыбка озарила лицо умирающего. Живо вспомнилась ему минута разлуки
с этим, тогда единственным любимым им существом. Ему пошел одиннадцатый год, и отец повез его в Москву, в гимназию.
Как теперь, помнит он сцену прощания на крыльце: дрожащую, благословляющую руку и полные слез прекрасные глаза, устремленные на него
с невыразимой нежностью.
Отец грубо подхватил его под руки и буквально бросил в дорожную карету, затем обратился к жене, по обыкновению,
с каким-то резким замечанием.
Он не видел, как уносили ее в дом, так как отец отворил в то время дверцы кареты и стал усаживаться
с ним рядом.
Большой, незнакомый город. Гимназия, куда он был помещен на полный пансион, окруженная для него какою-то таинственностью, мундирчик, в который его облекли, товарищи, учителя, новые лица, новые порядки — вся эта масса нахлынувших на ум мальчика свежих сильных впечатлений смягчили грусть разлуки
с родимым гнездышком.
Потянулись долгие учебные годы. Памятно ему из них лишь время каникул, когда он снова возвращался в объятия любимой матери, передавал ей впечатления прожитого в разлуке
с ней учебного года и оживал под ее животворящими ласками, сбрасывал
с себя зачерствелость, навеянную сухими учебниками, переполненными сухими фактами и правилами;
с жадностью, полной грудью вдыхал свежий деревенский воздух и по целым часам любовался на несущую свои мягкие волны красавицу Волгу.
Он вернулся
с последних гимназических каникул в седьмой, последний класс. Радужные мечты рисовались в будущем. Через год, только через год — университет, — он решил быть юристом, — только что нарождавшаяся тогда адвокатура, слава, богатство…
Он получил от отца письмо
с черной печатью, уведомлявшее его о смерти матери.
Странное сознание появилось в его уме: ему показалось, что когда мать была жива — он мог быть
с нею в разлуке, не видеть и не слышать ее, теперь же она везде и всегда будет около него, он будет не только слышать, но и видеть ее.
Встрече
с сыном придал он деловой характер. Через несколько же дней ассигновал ему довольно крупную сумму в год для жизни в Москве студентом и тотчас выдал треть.
Он на четвертом курсе. Одна из первых лекций в начале учебного года. Каждый год в это время появляются в университете новые лица — еще совсем юноши, робко, нетвердою походкою вступающие под своды храма наук. Как бы чем-то испуганные, чего-то конфузясь,
с тетрадками в руках, сторонясь других, ходят они по коридорам и залам; это первокурсники, находящиеся еще под свежим впечатлением гимназической скамьи.
Между ними в этот год оказался юноша, еще совсем мальчик,
с нежным, как у девушки, миловидным, безусым лицом,
с вьющимися белокурыми волосами,
с восторженным взглядом светло-голубых глаз.
Его как-то потянуло к этому юноше. Он искал
с ним встречи. Это было тем легче, что первокурсник был тоже юрист.
Оставалось несколько месяцев до окончания курса. Они решили
с божественной Таней подождать объявлять родным. Тайна в любви придает ей еще большую сладость.
Вместе
с уведомлением о полученном им кандидатском дипломе сообщил он отцу о своем решении жениться на девице из дворян, Татьяне Анатольевне Стоцкой, и просил его благословения.
В ответ он получил письмо, в котором отец игриво выражал свое согласие и извещал, что едет познакомиться
с избранной им подругой жизни.
Он
с восторгом передал своей милой Тане желание своего отца.
Жених и невеста — они уже были объявлены — стали
с нетерпением ожидать приезда старика Бартенева.
— Вам самим еще самая пора жениться, — как-то сорвалось
с языка старухи Стоцкой.
Он помнит и теперь,
с каким восторгом согласился он исполнить волю отца, окружавшего его и любимую им девушку нежным вниманием.
Мысль о разлуке
с нею кольнула его в сердце, но он пересилил себя.
Через день, простившись
с невестой, он укатил на берега красавицы Волги.
Он начал рваться туда, в Москву,
с какою-то неудержимою силой; наконец не выдержал, бросил все и помчался назад.
Он отчетливо помнит и теперь, что чувствовал тогда, что ему надобно снять шляпу, что в шляпе войти в комнату неприлично, но ему не только не хотелось, он просто не мог вынуть из кармана правую руку. В левой же он держал зонтик, хороший зонтик, шелковый,
с ручкой из слоновой кости и его инициалами: А. Б. — Александр Бартенев.
— Нельзя ли поторопить невесту? Михаил Петрович уже
с полчаса, как дожидается в церкви.
Почти в тот же момент отворились двери, противоположные тем, которые вели в столовую, — двери, ведущие в ее комнату, в комнату его Тани, и в них появилась она, в парижском подвенечном платье, окруженная подругами, свежая, сияющая, довольная,
с флер д'оранжем на голове и на груди,
с великолепным из крупных бриллиантов фермуаром на белоснежной шейке,
с огромными солитерами в миниатюрных розовых ушках.
Зачем он бежал? Да, он помнит: он сидел в одной камере
с двумя товарищами; они собрались бежать и взяли его. Надо было, чтобы не осталось свидетеля их бегства. Они сказали ему, что возьмут его — он согласился. Куда? Зачем? Он не знал.
Бледное, как полотно, морщинистое лицо
с всклокоченными седыми волосами; глаза, выкатившиеся наружу в предсмертном ужасе; намыленный подбородок и глубоко перерезанное горло.
Он отбывал уже второй год наказания. Один из трех его товарищей по камере — старик, сидевший много лет, умер.
С прибытием новой партии на его месте появился другой — хилый, чахоточный, молодой парень. Он недолго и протянул, менее чем через полгода сошел в могилу. Новый сожитель был молчалив и необщителен, и все искоса поглядывал на него. Ему тоже казалось, всматриваясь в него, что он где-то видел это лицо, но где — припомнить, несмотря на деланные им усилия, не мог.
Он
с недоумением смотрит на подошедшего.
С его лица не сходила улыбка.
Выросла она статная такая, красивая, кровь
с молоком, глаза светлые, большие…
— Барин каждый день
с ответом пристает — я и согласись, и про любовь свою рассказал.
Тут в скорости разнеслась весть, как вы
с невестой покончили, суд над вами состоялся, и я, грешный человек, свободную минутку урвал, послушать сбегал.
— Приехал я. Барин, папенька-то ваш, принял меня ласково, но только так лукаво улыбается. «За невестой тебе недалеко ходить, — говорит, — в ключницах она у меня уже
с месяц живет». Я так и обмер, но пересилил себя. «Что же, — отвечаю, — благодарствуйте, что барской милостью ее взыскали». И ее увидал в тот же день: нарядная, пышная такая, а со мной — как чужая. «Здравствуйте, — говорит, — Гаврила Иванович», — и больше ни слова.
А
с души,
с души точно тяжесть какая свалилась, и легко мне в ту пору стало.
Вышел я, как был, на двор
с бритвой в руке, а навстречу мне Анютка плывет.
«Поди, — говорю я ей, — обнимайся теперь
с твоим полюбовником».
Этот дикий, злобный хохот и теперь раздался в ушах умирающего варнака, раздался
с такой силой, что он не выдержал и даже дрогнул всем телом, как тогда, ночью в тюрьме.