— Наш отец, — продолжала Надежда Сергеевна, — относится к нему с глубокой признательностью и исключительным уважением. Если бы пришлось рисковать жизнью, чтобы спасти его, он бы это сделал без малейшего колебания. Если бы нужно было помочь деньгами, влиянием, поверить ему самые
важные тайны, оказать ему серьезную услугу, он также бы исполнил все это, не колеблясь. Но…
Емельян поехал провожать Галактиона и всю дорогу имел вид человека, приготовившегося сообщить какую-то очень
важную тайну. Он даже откашливался, кряхтел и поправлял ворот ситцевой рубахи, но так ничего и не сказал. Галактион все думал об отце и приходил к заключению, что старик серьезно повихнулся.
Все эти подробности я сообщил сестре, пусть канцелярия читает и бесится губернатор. Я рассказал это в виде шутки и довольно удачно. Кажется, он надеялся открыть какую-нибудь
важную тайну — а ларчик просто открывался.
Старуха была ни жива ни мертва; она и тряслась, и охала, и кланялась ему почти в ноги и в то же время охотно вырвала бы ему поганый его язык, который готов был, того и гляди, выдать какую-то
важную тайну. Мое положение также делалось из рук вот неловким; я не мог не предъявить своего посредничества уже по тому одному, что присутствие Михеича решительно мешало мне приступить к делу.
Неточные совпадения
«Нет, не надо говорить — подумал он, когда она прошла вперед его. — Это
тайна для меня одного нужная,
важная и невыразимая словами».
Видишь, тут дело совести, дело высшей совести —
тайна столь
важная, что я справиться сам не смогу и все отложил до тебя.
Об этом спрашивает молодая женщина, «пробужденная им к сознательной жизни». Он все откроет ей, когда придет время… Наконец однажды, прощаясь с нею перед отъездом в столицу, где его уже ждет какое-то
важное общественное дело, — он наклоняется к ней и шопотом произносит одно слово… Она бледнеет. Она не в силах вынести гнетущей
тайны. Она заболевает и в бреду часто называет его имя, имя героя и будущего мученика.
Паншин скоро понял
тайну светской науки; он умел проникнуться действительным уважением к ее уставам, умел с полунасмешливой важностью заниматься вздором и показать вид, что почитает все
важное за вздор; танцевал отлично, одевался по-английски.
Не могу удержаться от странного и, может быть, совершенно не идущего к делу замечания. Из трехчасового моего разговора с Катей я вынес, между прочим, какое-то странное, но вместе с тем глубокое убеждение, что она до того еще вполне ребенок, что совершенно не знает всей
тайны отношений мужчины и женщины. Это придавало необыкновенную комичность некоторым ее рассуждениям и вообще серьезному тону, с которым она говорила о многих очень
важных вещах…