Неточные совпадения
— «Осподарь всея земли русския и великий
князь московский, владимирский, псковский, болгарский, рязанский, воложский, ржевский, бельский, ростовский, ярославский, белозерский, удорский, обдорский, кондийский и иных земель отчин, и дедич, и наследник, и обладатель, Иоанн Васильевич, посылает отчине своей Великому Новгороду запрос с ближним боярином своим и великим воеводой, Федором Давыдовичем: что разумевает народ его отчины под имением государя вместо господина, коим назвали его прибывшие от них послы архиепископские: сановник Назарий и дьяк веча Захарий?
— Владыко святый! — начал тысяцкий Есипов. — Ты сам видишь, что всю судную власть забирает себе наместник великокняжеский. Когда это бывало? Когда новгородцы так низко клонили свои шеи, как теперь перед правителем
московским? Когда язык наш осквернялся доносами ложными, кто из нас был продавцом своего отечества? Упадыш? Казнь Божия совершилась над ним! Так да погибнут новые предатели — Назарий и Захарам. Мы выставляли
князю московскому его оскорбителей, выставь и он нам наших!
— Вспомни, сколько щедрот своих излил на тебя законный
князь твой: все имущество твое, злато, серебро, каменья дорогие и узорочья всякие, поселья со всеми землями и угодьями остались сохранены от алчбы вражеского меча; жизнь твоя, бывшая подле смерти, искупилась не чем иным, как неподкупною милостью великого
князя московского.
— «От Веча Великого Новгорода к Великому
Князю Московскому и проч. ответная грамота...
— Какие же это свои враги, боярин? — спросил его Савелий. — Кажись, теперь все
князья живут в ладу, как дети одной матки, дружно, согласно. Наш же
московский, как старший брат, властью своей прикрывает других. О прежнем времечке страшно подумать. Вот недавно сломил он, наш батюшка, разбойников…
— Ну, да… послушай, — прервал его Назарий, — всем я был доволен, на душе светло, на сердце легко, да только вот съякшался с тобой, и думаешь ты, не узнал я, что нашептывал тебе
московский наместник, как одарил тебя щедро великий
князь в Москве. Он наметил тебя на поклон к нему, как вечевого дьяка, зная, что звание это почетно… Так то, хоть от рук твоих не пахнет, но я знаю, что они давно уже смазаны
московским золотом.
Впереди ехали вершники [Верховые.], раздвигая народ, за ними
московские копейщики под предводительством статного, богато разряженного юноши, а затем уже медленно двигался возок, в котором сидел великий
князь Иоанн Васильевич, милостиво кланяясь на обе стороны шумно приветствовавшему народу.
Они, и особенно грек, кардинал Виссарион, стали внушать папе Пию II мысль, что с великим
князем московским можно обделать разом два дела: обратить его в католичество и получить помощь для борьбы с турками.
До него
князья московские, начиная с Ивана Даниловича Калиты, и
московский народ, словно молча, не понимая друг друга, трудились над освобождением от татар, и в этой молчаливой работе, в этой тайне, которую знали все, но и друг другу не высказывали, — чувствовали свою силу и свое превосходство над жителями прочих русских областей, которые жили сами по себе, а об общем деле не помышляли и тяготы его не несли, каковы были, например, новгородцы.
После отъезда Ананьина великий
князь, послав боярина Селиванова с грамотой псковитянам, приглашая их, в случае войны, быть готовыми выступить в поход с
московскими дружинами против ослушников.
Псковитяне предложили новгородцам свое посредничество между ними и великим
князем, но совет новгородский им отвечал: «Если вы добросовестны и нам не вороги, а добрые соседи, то вооружайтесь и станьте за нас против самовластия
московского, а кланяться вашему владыке не хотим, потому что считаем это дело зазорным, да ходатайства вашего не желаем и не принимаем, а коли вы согласны на наше предложение, то дайте знать, тогда и мы сами будем вам всегда верны и дружественны».
Это не устрашило новгородцев, они надеялись на собственные свои силы и на мужество всегда могучих сынов св. Софии, как называли они себя, продолжали своевольничать и не пускали на вече никого из
московских сановников. В это время король польский прислал в Новгород послом своего воеводу,
князя Михаила Оленьковича, и с ним прибыло много литовских витязей и попов. Зачем было прислано это посольство, долго никто не знал, тем более что смерть новгородского владыки Ионы отвлекла внимание заезжих гостей.
«Если ты примиришь нас с Иоанном,
князем московским, то обязуемся выплатить тебе, господину честному королю, всю народную дань, состоящую в годовом окладе».
Московские наместники были освобождены и жили спокойно на Городище. Им, конечно, не нравилась интрига Борецкой, но в правление новгородских посадников они не мешались и лишь отписывали обо всем великому
князю. Новгородцы продолжали их чествовать, как представителей Иоанна, и убеждали их, что от последнего зависит навсегда оставаться другом св. Софии, а между тем, в Двинскую землю был уже отправлен воевода,
князь суздальский Василий Шуйский-Гребенка, охранять ее от внезапного вторжения
московской рати.
Многочисленное войско, предводимое самим великим
князем, выступило против Новгорода. Иоанн убедил
князя тверского Михаила действовать с ним заодно, псковитянам приказал выступить с
московским воеводою Федором Юрьевичем Шуйским, по дороге к Новгороду, устюжанам же и вятчанам идти на Двинскую землю под начальством Василия Федоровича Образца и Бориса Слепого-Тютчева, а
князю Даниилу Холмскому — на Рузу.
«
Князь московский думает, да замышляет: нынче — друг, завтра — враг, ты о чем только подумаешь, а он уже это сделает».
С
московскою дружиною отправился и брат великого
князя Борис Васильевич.
Четвертого ноября к соединенным
московским дружинникам присоединились тверские, под предводительством
князя Микулинского, и привезли с собой немалое количество съестных припасов.
Пятнадцатого января рушилось древнее вече. Знатные новгородцы целовали крест Иоанну в доме архиерейском и приводили народ к присяге на вечное верное подданство великому
князю московскому.
Неточные совпадения
— Это наша аристократия,
князь! — с желанием быть насмешливым сказал
московский полковник, который был в претензии на госпожу Шталь за то, что она не была с ним знакома.
— А! — вскрикнул
князь, увидав
московского полковника, стоявшего около, и, поклонившись госпоже Шталь, отошел с дочерью и с присоединившимся к ним
московским полковником.
Но Левин ошибся, приняв того, кто сидел в коляске, за старого
князя. Когда он приблизился к коляске, он увидал рядом со Степаном Аркадьичем не
князя, а красивого полного молодого человека в шотландском колпачке, с длинными концами лент назади. Это был Васенька Весловский, троюродный брат Щербацких — петербургско-московский блестящий молодой человек, «отличнейший малый и страстный охотник», как его представил Степан Аркадьич.
Позовите всех этих тютьков (так
князь называл
московских молодых людей), позовите тапера, и пускай пляшут, а не так, как нынче, — женишков, и сводить.
— В «Кафе де Пари», во время ми-карем великий
князь Борис Владимирович за ужином с кокотками сидел опутанный серпантином, и кокотки привязали к его уху пузырь, изображавший свинью. Вы — подумайте, дорогая моя, это — представитель царствующей династии, а? Вот как они позорят Россию! Заметьте: это рассказывал Рейнбот,
московский градоначальник.