— Известился я, кроме того, что гонца послал он с грамотою к «старому князю» — перенять и его распорядился я… Дозволь, великий государь, допросить хитрого старикашку…
Отведи беду от себя, от своего потомства, от России.
Я стала молиться или, вернее, просить, всей душой и сердцем просить, умоляя помочь мне,
отвести беду. С наивною и робкою мольбою стояла я перед образом, судорожно сжимая руки у самого подбородка, так что хрустели хрупкие маленькие пальцы. Судорога сжимала мне горло. В груди закипали рыдания… Я зажимала губы, чтобы не дать вырваться крику исступления… Мои мысли твердили в пылавшем мозгу: «Помоги, Боже, помоги, помоги мне! Я знаю только первые десять билетов!»
Неточные совпадения
Как всегда кажется, что зашибаешь, как нарочно, именно больное место, так и теперь Степан Аркадьич чувствовал, что на
беду нынче каждую минуту разговор нападал на больное место Алексея Александровича. Он хотел опять
отвести зятя, но сам Алексей Александрович с любопытством спросил.
Чижа захлопнула злодейка-западня: // Бедняжка в ней и рвался, и метался, // А Голубь молодой над ним же издевался. // «Не стыдно ль», говорит: «средь бела дня // Попался! // Не
провели бы так меня: // За это я ручаюсь смело». // Ан смотришь, тут же сам запутался в силок. // И дело! // Вперёд чужой
беде не смейся, Голубок.
Илья. Ну, не вам будь сказано: гулял. Так гулял, так гулял! Я говорю: «Антон, наблюдай эту осторожность!» А он не понимает. Ах,
беда, ах,
беда! Теперь сто рублей человек стуит, вот какое дело у нас, такого барина ждем, а Антона набок
свело. Какой прямой цыган был, а теперь кривой! (3апевает басом.) «Не искушай…»
— Нечего их ни жалеть, ни жаловать! — сказал старичок в голубой ленте. — Швабрина сказнить не
беда; а не худо и господина офицера допросить порядком: зачем изволил пожаловать. Если он тебя государем не признает, так нечего у тебя и управы искать, а коли признает, что же он до сегодняшнего дня сидел в Оренбурге с твоими супостатами? Не прикажешь ли
свести его в приказную да запалить там огоньку: мне сдается, что его милость подослан к нам от оренбургских командиров.
Одни требовали расчета или прибавки, другие уходили, забравши задаток; лошади заболевали; сбруя горела как на огне; работы исполнялись небрежно; выписанная из Москвы молотильная машина оказалась негодною по своей тяжести; другую с первого разу испортили; половина скотного двора сгорела, оттого что слепая старуха из дворовых в ветреную погоду пошла с головешкой окуривать свою корову… правда, по уверению той же старухи, вся
беда произошла оттого, что барину вздумалось
заводить какие-то небывалые сыры и молочные скопы.