Неточные совпадения
День 16 января 1569 года тоже
не обошелся без казни, хотя при этом,
по распоряжению самого царя,
не было пролито крови, так как
день этот был годовщиной венчания его на царство.
Всех четверых приговоренных повесили, и самая казнь была совершена
не ранним утром, как было обыкновенно, а после поздней обедни, затянувшейся далеко за полдень
по случаю торжественного
дня.
Царь был в Москве 16 января 1569 года лишь потому, что, как мы уже знаем, в этот
день была годовщина его венчания на царство, и утомленный почти целый
день не прерывающимся
по этому случаю богослужением, отложил свой отъезд в Александровскую слободу до утра следующего
дня.
В этот
день сам он
не присутствовал на казни, но все же сделал распоряжение, чтобы перед сном к нему явился игумен Чудова монастыря Левкий для духовной успокоительной беседы, потребность в которой грозный царь чувствовал всегда в
день совершенной
по его повелению казни.
— Слушай, отец: я царь и
дело трудное — править большим государством; быть милостивым — вредно для государства, быть строгим — повелевает долг царя, но строгость точно камень лежит на моем сердце. Вот и сегодня, в годовщину моего венчания на царство, вместе с придорожными татями погиб на виселице сын изменника Воротынского, — неповинен он был еще
по делам, но лишь
по рождению. Правильно ли поступил я, пресекши молодую жизнь сына крамольника, дабы он
не угодил в отца, друга Курбского?
Иоанну было всего восемь лет, и он, понятно,
не мог вступить в
дела правления, а потому бояре,
по смерти правительницы — матери царя,
поделили власть между собою и возымели даже мысль возвысить свое павшее значение, которое имели в удельно-вечевой период.
Он жил еще года два или три,
не участвуя в правлении, передав его в руки своих ближайших родственников: князей Ивана и Андрея Михайловичей Шуйских и Федора Ивановича Скопина, людей недалеких
по уму, грубых эгоистов, которые и
не думали истинным усердием в
делах заслужить народную любовь и признательность юного венценосца.
Сумев внушить к себе искреннюю любовь своего венценосного супруга, она незаметно подчинила его своему благородному влиянию, и царь, приблизив к себе иерея Сильвестра и Алексея Адашева, начал тот славный период своего царствования, о котором с восторгом говорят русские и иноземные летописцы, славный
не только
делами внешними, успехами войн, но и внутренними, продолжавшийся около шестнадцати лет, до самой смерти царицы Анастасии и удаления Сильвестра и Адашева
по проискам врагов.
— Кипит в сердце кровь смолою кипучею, места
не находишь себе ни
днем, ни ночью, постылы и песни, и игрища, и подруги без него, ненаглядного; век бы, кажись, глядела ему в ясные очи, век бы постепенно сгорала под его огненным взором. Возьмет ли он за руку белую — дрожь
по всему телу пробежит, ноги подкашиваются, останавливается биение сердца, — умереть, кажись, около него — и то счастие…
Как ни старался князь Василий сохранить от всех в тайне разговор с Яковом Потаповичем в
день его рождения, когда он передал ему его родовой тельник,
не мог он этого скрыть от любопытной челяди, и пошла эта новость с прикрасами
по людским и девичьим.
Вся дворня внимала хвастливым рассказам их бывшего товарища о его приключениях со
дня бегства из княжеского дома, но все при этом заметили, что ему что-то
не по себе: он уселся у окна и то и
дело поглядывал на двор, как бы кого-то поджидая.
Прошло уже более года со
дня первого столования у князя Василия, Григорий Лукьянович несколько раз заезжал к князю и был принимаем им с честью, но холодно. Последние два раза княжна Евпраксия даже
не вышла к нему со встречным кубком, и князь Василий извинился перед гостем ее нездоровьем. Малюта понял, что вельможный боярин лишь
по нужде принимает его, презирая его и гнушаясь им, и затаил в душе адскую злобу.
— Вот то-то и оно, что наслышан всяк на Руси о тебе, рыжий пес, да небось, легонько тебя поучу я, чтобы
не залезала ворона в высокие хоромы;
не оскверню я рук своих убийством гада смердящего, авось царя-батюшку просветит Господь Бог и придумает он тебе казнь лютую
по делам твоим душегубственным…
От этой слободы в наши
дни не осталось ни малейшего следа, так как,
по преданию, в одну жестокую зиму над ней взошла черная туча, опустилась над самым дворцом, этим бывшим обиталищем безумной роскоши, разврата, убийств и богохульства, и разразилась громовым ударом, зажегшим терема, а за ними и вся слобода сделалась жертвою разъяренной огненной стихии. Поднявшийся через несколько
дней ураган развеял даже пепел, оставшийся от сгоревших дотла построек.
И теперь все еще идет следствие
по этому
делу. Малюта пытает Колычевых — родственников Филиппа, а доказательств вины его, настоящих, ясных доказательств, что-то
не видно. В минуты просветления это сознает и сам царь.
Князь Василий и Яков Потапович
по несколько раз в
день заходили навестить его; без них же он развлекался беседой с Панкратьевной и старался выведать от нее стороной,
не был ли кто-нибудь, кроме нее, в этой комнате во время его болезни, но ничего на добился от скрытной старухи, уверявшей его, что, вероятно, ему что-нибудь померещилось, как это бывает обыкновенно во время подобных болезней.
— Невелик он, под полой шубейки протащишь, никто и
не увидит. Да и кому видеть? Время такое, все
по своим
делам разбрелись… в слободу…
Так думала она тогда, и теперь, когда Бог на самом
деле,
по ее мнению,
не допустил этого, она упрекала себя за свое недовольство, в котором, казалось, выражалась ее неблагодарность за неизлечимое милосердие Создателя.
Малюта, говоря это, почти хрипел от бушевавшей в нем внутренней злобы. Видно было, что для него наступила такая решительная минута, когда
не было иного выбора, как на самом
деле идти на казнь, или же добиться своей цели и заставить царя сделать по-своему.
— Сыскать бы о
делах того князька следовало: откуда он, до сей поры где жил, с кем дружествовал. Милость твоя
не уйдет, и после оказать успеешь, коли стоит он. А то слышал я намедни от Левкия, что есть люди, напускающие
по ветру, кому хочешь, страхи, видения сонные и тоску, и немощь душевную под чарами. Неспроста что-то, что все они милость у тебя вдруг обрели сразу небывалую…
— Зачем тебе, старина, возить его сюда, попусту трепать свои старые кости? Погляжу его в
день обручения, а к тому времени смекну и
дело какое дать ему; коли ты говоришь, что разумен он
не по летам, так посажу я его в посольский приказ.
Один только жених, князь Владимир Воротынский, видимо,
по временам
не разделял общей радости.
— Нет,
не наказывал, — злобно усмехнулся опричник, — да только, смекаю я, и обрученье отложить в долгий ящик придется, потому что до молодца вот этого, — он указал на князя Владимира и сделал к нему несколько шагов, — у меня
дело есть…
По государеву повелению, надо мне будет с ним малость побеседовать.
Он, с самого начала, еще в вотчине, старался отогнать даже от самого себя, а
не только сообщать Воротынскому и другим, свое томительное предчувствие, что сватовство княжны Евпраксии
не обойдется так благополучно, как оно казалось
по ходу
дела.
— Царь, слышно, усомнился, что он знатного рода. «Среди русских бояр есть изменники и крамольники, но нет и
не было доносчиков», — сказал, как слышно, великий государь
по прочтении последнего пыточного свитка, и приказал ему более
не докучать этим
делом, а князя Воротынского велел казнить вместе с придорожными татями.
Прошло несколько
дней. Яков Потапович находился все в том же угнетенном состоянии духа. Он
по целым суткам
не выходил из своей комнаты и
по целым часам, то всесторонне и сосредоточенно, но совершенно бесплодно, обдумывал положение
дела, то в продолжительной горячей молитве призывал на помощь Небесного Отца.
К примеру взять князя Никиту: хотя он и одного отродья, а слова против него
не молвлю; может,
по любви к брату да слабости душевной какое касательство до
дела этого и имеет, но я первый буду пред тобой его заступником; сам допроси его, после допроса брата, уверен я, что он перед тобой очистится; а коли убедишься ты воочию, что брат его доподлинно, как я тебе доказываю, виноват кругом, то пусть князь Никита вину свою меньшую с души своей снимет и казнит перед тобой, государь, крамольника своею рукою.
Девушки, видевшие из окон происшедшую свалку, но хорошенько
не разобравшие в чем
дело, кинулись к ней на помощь вместе с продолжавшей причитать Панкратьевной. Их визг и крики смертельного испуга огласили княжеские хоромы. В этот же момент на пороге светлицы появился князь Владимир Воротынский, схватил бесчувственную княжну и бросился, держа ее на руках, как ребенка, вниз
по лестнице. Все это было
делом одной минуты.
Несколько
дней это пожарище продолжало привлекать любопытных, делавшихся все смелее. Окончилось тем, что через неделю печь и труба оказались разобранными и разнесенными
по кирпичу соседями для своих хозяйственных надобностей. Выпавший вскоре обильный снег покрыл весь пустырь ровною, белою пеленою. Желание Григория Семеновича, таким образом, исполнилось: от «проклятого логовища», действительно,
не осталось и следа.
— Хорошо, иди, иди, я
раздену ее, уложу как следует, а потом к матушке игуменье пойду поклониться, благословение попросить; привратнице надо сказать, чтобы зря
по монастырю
не болтала. Уж укроем,
не тревожься. Пресвятая Богородица охранит ее в своей обители,
не даст в обиду ворогам. Иди с Богом…