Неточные совпадения
Царь продолжал кипеть
гневом и волноваться: все бояре казались ему тайными злодеями, единомышленниками Курбского: он видел предательство в их печальных взорах, слышал укоризны или угрозы в их молчании.
Громче и настойчивее заговорили в том же духе после 3 января 1565 года, когда присланный Иоанном чиновник Константин Поливанов вручил митрополиту грамоту
царя, в которой тот описывал все мятежи, неустройства и беззакония боярского правления во время его малолетства, доказывал, что они расхищали казну, земли, радели о своем богатстве, забывая отечество, что дух этот в них не изменился, что они не перестают злодействовать, а если он, государь, движимый правосудием, объявляет
гнев недостойным, то митрополит и духовенство вступаются за виновных, грубят, стужают [«Стужать» — надоедать — выражение летописца.
Гнев борется в душе
царя с угрызениями совести.
Очи
царя загорелись
гневом, и он сильно ударил острием костыля в пол.
— Что ж, что помиловал?.. Коли они тебе очи отвели, так милость к ним на
гнев должна обратиться, по справедливости. Ужель дозволишь, великий государь, им над тобой в кулак посмеиваться, мы-де, по-прежнему,
царем ворочаем; кого захотим, того он и милует, не разобрав даже путем — кого…
— Господь милосерд!.. — подошел к ним отец Михаил. — Скорбь отчаянная — грех тяжкий… Надо спешить к
царю, может, вам и удастся расстроить козни вражеские и положит он снова
гнев своей царский на милость.
Как, потративши столько ума и хитрости, чтобы быть, не поступая в опричину, одним из первых царских слуг, почти необходимым за последнее время для
царя человеком, облеченным силою и возможностью спасать других от царского
гнева, давать грозному
царю указания и советы, играть почти первенствующую роль во внутренней и внешней политике России, и вдруг, в несколько часов, именно только в несколько часов, опередивши
царя, ехавшего даровать великую милость свою в доме его брата, ехавшего еще более возвеличить их славный род, потерять все, проиграть игру, каждый ход которой был заранее всесторонне обдуман и рассчитан!
— Князь, — сказал Григорий Лукьянович, — великий государь прислал меня к тебе с свои царским указом:
царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси слагает с тебя
гнев свой и сымает с главы твоей царскую опалу и прощает тебя во всех твоих винностях…
Царь вскочил с кресла как ужаленный и глубоко вонзил в пол острие своего костыля. Шахматный столик с шумом полетел на пол. Вяземский бросился поднимать его и подбирать рассыпавшиеся шахматы. Иоанн дрожал всем телом.
Гнев, ярость и злоба попеременно отражались на его лице. Несколько времени он не был в силах произнести слова и лишь немного оправившись прохрипел...
— Изменники, вы дорого поплатитесь! Не будет пощады никому; огнем и мечом истреблю крамольный дух! Я покажу, как карает московский
царь измену! — в страшном
гневе воскликнул Иоанн.
Узнав об этом,
царь, как повествует Карамзин, «изъявил не жалость, но
гнев и злобу: послав с богатою вкладою тело Малюты в монастырь святого Иосифа Волоцкого, он сжег на костре всех пленников, шведов и немцев, — жертвоприношение, достойное мертвеца, который жил душегубством».
У этой помещицы, например, которая только что проехала мимо, родной отец за какую-то неправду полжизни нес
гнев царя Николая, муж ее был картежником, из четырех сыновей ни из одного не вышло толку.
Неточные совпадения
«Новая сия Иезавель, [По библейскому преданию, Иезавель, жена
царя Израиля Ахава, навлекла своим греховным поведением
гнев бога на израильский народ.] — говорит об Аленке летописец, — навела на наш город сухость».
Показалось // Ему, что грозного
царя, // Мгновенно
гневом возгоря, // Лицо тихонько обращалось…
Великий
царь, твое желанье было // Законом мне, и я его исполнил: // С Снегурочкой на брак благослови, // Прости вину мою и
гнев на милость // Перемени!
Великий
царь, отсрочь мое изгнанье, — // Огонь любви моей воспламенит // Снегурочки нетронутое сердце. // Клянусь тебе великими богами, // Снегурочка моей супругой будет, // А если нет — пускай меня карает // Закон
царя и страшный
гнев богов.
В субботу вечером явился инспектор и объявил, что я и еще один из нас может идти домой, но что остальные посидят до понедельника. Это предложение показалось мне обидным, и я спросил инспектора, могу ли остаться; он отступил на шаг, посмотрел на меня с тем грозно грациозным видом, с которым в балетах
цари и герои пляшут
гнев, и, сказавши: «Сидите, пожалуй», вышел вон. За последнюю выходку досталось мне дома больше, нежели за всю историю.