Неточные совпадения
Приказ учредили, но
дела пошли
не лучше, и воры и мошенники появились в увеличенном числе, приобрели новых покровителей, а подьячие были особенно важны
по воровским
делам, так как исполняли роль следователей и им поручалось исследование многих татинных и убийственных
дел.
— Да ты, дядюшка,
не бойся, я
не доносчик,
не выдам, чай, схоронить нес,
по благословению вашей хрычевки… так я тебе дело-то это оборудую в лучшем виде и ничего за это
не возьму, окромя перстенька этого, ему он, мертвецу-то,
не надобен…
Дашутка била ее нещадно чем попало и
по чему попало, и несчастная иногда
по несколько
дней не вставала со своей постели от побоев, в синяках же и кровоподтеках ходила постоянно.
«Беспременно этому
делу виноват «старый оборотень»; умереть-то он умер, как следует,
по человеческому, а домишко-то свой
не забыл, душа-то его черная
по земле мечется, нет-нет, да и навестит старое жилище, — рассуждали между собою соседи. — Так вот Ираиду видно грех и попутал, связалась с оборотнем, может он и вид мужа принял, и принесла дочку».
Он привлек на свою сторону герцога Антона, которого оскорбляло первенство
по одному имени, и графа Линара, который
не довольствовался первенством в покоях правительницы. В пользу ему послужило личное отвращение Анны Леопольдовны к первому министру, который надоедал ей скучными
делами и угнетал её своим могуществом.
Товарищи опасались напрасно. Глеб Атексеевич
не был
по натуре политическим деятелем, способным на решительные шаги, на организацию какого-либо
дела. Это был тихий, всегда задумчивый мечтатель и, быть может, составлял единственное исключение из тихих людей, в которых
не водятся, как в тихом омуте, черти.
Глеб Алексеевич любил свою спальню, и часто, в минуты испытываемой им еще недавно душевной тоски, удалялся именно сюда и лежал на этом диване,
не выходя в остальные комнаты
по несколько
дней.
Он решился вступиться, так как его приезд,
по обыкновению, ничуть
не остановил Дарью Николаевну, и она продолжала делать свое
дело, то есть давать Фимке полновесные пощечины.
— Это уж его
дело… А если я сказал, что
не велика беда, так я это и доказать могу… Сами, чай, знаете, что сплетницами Москва кишмя кишит… Из мухи слона они делают, и если о Дарье Ивановой только и разговору есть, что на кулачках она дерется да
по комедиям шатается, значит, уже более
не за что сплетни зацепиться, а то бы ведь ее при первом появившемся около нее мужчине десятками любовников бы наградили и уж так бы разнесли, что любо дорого… Подумали ли вы об этом, ваше превосходительство?
Своеручная расправа молодой барыни с тяжелой рукой, продолжавшаяся беспрерывно целые
дни, заставила всех людей прятаться
по углам, стараться
не показывать признака жизни, а, тем более, без
дела появляться на глаза «проклятой», как втихомолку продолжали звать Дарью Николаевну слуги.
По приказанию помещика, Петьку приковали к медведю, и
не должны были давать есть в течении двух
дней.
Кузьма Терентьев взял почтительностью и робостью, теми качествами еще
не искушенного жизнью юноши, которыми так дорожат зрелые
девы, к числу которых принадлежала Фимка. Он при первом знакомстве едва сказал с нею несколько слов, но
по восторженному выражению его глаз она поняла, что произвела на него впечатление, и в первый раз она была, казалось, довольна этим. Кузьма ей понравился.
—
Днем по кроватям валяться
не подобает… Кровать на ночь определена али для болезни.
Кузьма ничего
не ответил, сам удивившись тому, что боясь смертельно, что старик заснет, пока он соберется с мыслями переговорить с ним о
деле, он же предлагает ему улечься поудобнее для сна. Он стал снова слоняться
по избе.
— На четвертый
день пошел я в Новодевичий монастырь и там предстал перед иконою Владычицы Царицы Небесной клятву дал: больше греховным сим
делом не заниматься… Кстати, к этому времени у меня снадобий таких
не было, я и прикончил… Денег у меня сотни четыре собралось от этого богопротивного
дела, пошел поклонился матушке-игуменье Новодевичьего монастыря… Соблаговолила на вклад принять… На душе-то точно полегчало… С тех пор народ пользую
по разумению, а вреда чтобы — никому…
— А-а… — протянула Салтыкова. — Что же, парень хоть куда. Тебе совсем под пару, Фима. Любитесь, любитесь. Бог с вами. Непорядков
по дому я
не люблю, а кто
дело свое делает, тому любиться
не грех. Тебе, паренек, что надо будет, может служить у меня захочешь, приходи, доложись. Коли ты Фимку крепко любишь и я тебя полюблю, потому я ее люблю с измальства.
Но, несмотря на это,
дело затянулось, и, в конце концов, полицеймейстерская канцелярия
не нашла данных для следствия, и
дело как-то быстро было замято и забыто, тем более, что и Николай Афанасьевич, измученный судебной волокитой,
по настояни, своей невесты, отказался от доноса, заявив, что вделал это сгоряча,
по недомыслию и готов просить у Дарьи Салтыковой «публичной милости».
Жизнь Кости, от полученного наследства, ничуть
не изменилась, если
не считать, что
по праздникам он, в сопровождении слуги, был посылаем на поклон к «власть имущей особы», которая дарила его изредка мелкими суммами «на гостинцы». Купленные на эти деньги гостинцы, он по-братски
делил с Машей, к которой был привязан чисто братской привязанностью, и без которой
не мог съесть кусочка.
Истинные влюбленные похожи на скупщиков. Они ревниво охраняют сокровища своего чувства от посторонних взглядов, им кажется, что всякий, вошедший в «святая святых» их сердец, унесет с собой часть этого сокровища или же,
по крайней мере, обесценит его своим прикосновением. То же произошло с Машей и Костей на другой
день после вырвавшегося у них признания. Они стали осторожны при людях, и деланная холодность их отношений ввела в заблуждение
не только прислугу, но и самую Дарью Николаевну Салтыкову.
Она с удовольствием уверяла себя в этом, как в отсутствии одного из препятствий в осуществлении ее плана. Ни прислуга, ни Дарья Николаевна и
не подозревали силы и живучести этой таинственной, незаметной для других, связи, которая крепла
день ото
дня между любящими сердцами, несмотря на то, что свидания их бывали
по нескольку минут, что красноречие мимолетных взглядов заменяло им красноречие слов.
Следствие
по делам об оскорблении величеств Петр взялся производить сам, «дабы показать пример, как надлежит кротостью, а
не кровопролитием узнавать истину».
Прошло несколько
дней. Марья Осиповна встала с постели и сидела в кресле; она даже сделала несколько шагов
по комнате, но была еще очень слаба, а потому об ее выздоровления
не докладывали графу.
— И как это вы тут, умники-разумники, ничего про такие
дела не слыхивали… — начала снова императрица после довольно продолжительной паузы. — Или вас это
не занимало?
По стопам Бирона,
по стопам Эрнеста Карловича шли… Что-де нам Россия… Провались она хотя в тар-тарары?.. Было бы нам хорошо…
Через несколько
дней Дарья Николаевна Салтыкова, находившаяся в Троицком, была арестована. Рассказывали, что «грозная помещица» оказала сопротивление. Она билась как тигрица в руках полицейских, кусалась, царапалась и, когда была привезена в Москву, чуть
не ударила
по лицу обер-полицеймейстера. Последний счел своим долгом сообщить обо всем этом графу Орлову. Тот приказал
не церемониться с арестанткой.
На втором семейном совете, состоявшемся после этой беседы с «власть имущей особой», все Салтыковы единогласно решили «
дело»
не оставлять и,
по крайней мере, добиться того, чтобы оно тянулось как можно дольше.
Дарья Николаевна была, однако, выпущена из-под ареста и жила в своем доме на Лубянке. При ней оставлено было пять человек домашней прислуги — женщин, взятых из дальних ее деревень. Никаких
дел по своим имениям она уже
не ведала. Все было взято под строгую опеку, и она получала из доходов лишь столько, сколько необходимо было для ее безбедного существования.
Салтыкова сознавала, что и он, вероятно, порассказал многое в Петербурге такого, что поставило на ноги всю московскую администрацию
по ее
делу, но странная вещь — против него у ней
не было такой злобы, как против «разлучницы» ее, Дарьи Николаевны, с ним, которой она считала Машу.
Удар, нанесенный Салтыковой несчастной Марье Осиповне Олениной в форме присылки рокового «гостинца»,
не остался без возмездия даже на земле.
По странному, а, может быть, перстом Божиим отмеченному совпадению, 1 октября 1762 года, именно в тот
день, когда послушница Мария лежала без чувств, в бреду, а в Новодевичьем монастыре был страшный переполох
по поводу присылки мертвой мужской руки, последовал высочайший указ о назначении открытого следствия над вдовой ротмистра гвардии Дарьи Николаевны Салтыковой.
— Разве ты
не знаешь, что твоя приемная мать и лиходейка Салтыкова уже никому теперь вредить
не может, она под арестом и над ней производится строгое следствие.
Дело началось
по твоему показанию, данному графу Бестужеву… Он был у меня сегодня и передал, что на
днях за тобою пришлют от государыни… Ее величество хочет видеть тебя и порасспросить… Граф, кроме того, передал мне, что ты
не возвратишься более в монастырь…
«1-е. Лишить ее дворянского названия, и запретить во всей Российской Империи, чтобы она ни от кого, никогда, ни в каких судебных местах, и ни
по каким
делам впредь именована
не была названием рода ни отца своего, ни мужа».