Неточные совпадения
Великая княгиня Софья, супруга великого князя Василия Дмитриевича, была в 1398
году в Смоленске, для свидания со своим отцом великим князем Витовтом,
и при возвращении в Москву, между прочими дарами, благословлена
от него иконою Смоленской Божией Матери — Одигитрии (Путеводительницы).
Древний
и чудотворный этот образ находился с тех пор в Благовещенском соборе в иконостасе, подле царских врат, а через восемь
лет после того, по просьбе смоленского епископа Михаила, бывшего в свите посольства
от польского князя Казимира к великому князю Василию III, святыня эта возвращена в Смоленск, а список с нее оставлен в Благовещенском соборе.
Года через три учитель объявил, что ученица выучена,
и действительно, Даша усвоила почти всю его книжную мудрость
и больше ее было ему учить нечему. Ученье произвело на нее как будто смягчающее действие, она стала тише
и задумчивее, хотя по временам на нее находили прежние вспышки неистового гнева,
от которого прятались отец с матерью
и все домашние.
Он верил, что ее душа, освободившись
от бренного тела, получила дар большого видения, знает
и чувствует, как он любил ее здесь, на земле,
и при встрече там она улыбается ему, если не более нежно, то более сознательно, чем улыбнулась в ночь переворота 9 ноября 1740
года, когда он доложил ей об аресте Бирона
и его клевретов. Он хотел заслужить это свидание чистотой тела
и духа
и в этом направлении определил режим своей будущей «жизни»
и вдруг… все кончено.
Мужик-сказочник первый вскочил с пола
и выкатился кубарем из комнаты, за ним выскочили нищенки, богадельницы-приживалки, с быстротою положительно для их
лет и немощей изумительною. Фелицата тоже убралась из спальни. Глафира Петровна перешла в соседнюю комнату, служившую для нее уборной
и уже резко отличавшуюся
от спальни убранством, в котором чувствовался комфорт
и чистота.
Аким был доверенным человеком Глафиры Петровны; он был такой же старик, как
и она, служил еще при ее покойном отце, князе Мышкине; на исполнительность
и расторопность, несмотря на преклонные
лета, а главное сметливость его она могла положиться, а потому ему поручались только важные дела, требующие всецело этих качеств
от посланного. Ему даже давался для исполнения поручений экипаж,
летом дрожки, а зимой сани.
На Сивцевом Вражке, невдалеке
от знакомого нам «красненького домика», на громадном пустыре стояла покривившаяся
от времени
и вросшая в землю избушка с двумя окнами
и почерневшей дверью.
Летом, среди зеленого луга из высокой травы, покрывавшей пустырь,
и зимой, когда белая снежная пелена расстилалась вокруг нее, она производила на проходящих, даже на тех, кто не знал ее владельца
и обитателя, впечатление чего-то таинственного.
До 1697
года личная безопасность, охраняемая собственность
от воров, порядок, тишина
и общественное спокойствие Москвы были вверены попечению
и наблюдению стрельцов, а ночью берегли город «решеточные» сторожа
и «воротники», которые выбирались из посадских, слободских
и дворовых людей.
Старик молчал
и крупные слезы струились по его щекам. Самое воспоминание о застенке, в котором он уже побывал в молодые
годы, производило на него панический страх, не прошедший в десятки
лет. Страх этот снова охватил его внутреннею дрожью
и невольно вызвал на глаза слезы, как бы
от пережитых вновь мук. А между тем, он понимал, что угроза Кузьмы, которому он сам выложил всю свою жизнь, может быть осуществлена,
и «застенок» является уже не далеким прошедшим, а близким будущим.
Степан поднялся из-за стола. Он сидел через одного человека
от Кузьмы. Этот человек был привратник Аким. Последний быстро скользнул под стол, несмотря на свои старые
годы и вынырнул с другой стороны, где его предупредительно пропустили сидевшие. Кузьма
и Степан очутились лицом к лицу.
Николай Афанасьевич родился под Москвой, недалеко
от Сергиево-Троицкой лавры, близ села Радонежа, в маленькой деревеньке тестя его отца, бедного неслужащего дворянина. Первые
годы детства он провел среди крестьянских детей, ничем
от них не отличаясь,
и до десяти
лет ничему не учился, так что было полное основание полагать, что он останется «недорослем».
Тютчеву, однако, не было суждено смирить бешеный нрав даже любившей его женщины-зверя. На следующее после знакомства
лето, заподозрив его в неверности, Дарья Николаевна приказала запереть его в «волчью погребицу», где несчастный инженер провел страшную ночь
и лишь к утру какими-то судьбами успел убежать
от рассвирепевшей мегеры — Салтыковой, готовившейся наказать своего «изменщика» розгами.
К тому же, за последнее время до «особы» стали действительно со всех сторон доходить странные слухи о происходящем в доме его «протеже»,
и слухи эти были так настойчивы
и упорны, что с ними он находил нужным считаться, если не по должности высшего административного чиновника, по просто как человек, так много
лет защищавший эту женщину
от нареканий
и силою своего служебного авторитета заставлявший умолкать, быть может, как теперь оказывается, справедливые обвинения.
К концу царствования Елизаветы Петровны уже выяснилось ближайшее будущее. Петр Федорович терял уважение окружающих
и возбуждал к себе недоверие русских. Даже враги Екатерины не знали, как отделаться
от него. Екатерина была лишена даже материнского утешения. Когда родился у нее сын Павел — это было в 1754
году, Елизавета Петровна тотчас унесла ребенка в свои покои
и редко показывала его ей.
— Уже два
года, — начала несколько дрожащим голосом мать Досифея, — как ты в нашей святой обители нашла тихое пристанище
от мирских треволнений, хотя злые люди старались нанести тебе
и здесь смертельный удар, но Господь не допустил извести тебя, что, конечно, было их целью.
Ряд празднеств по случаю праздника Рождества Христова
и наступившего нового
года не давали влюбленным видеть как летит время. Марья Осиповна узнала
от Кости, что он уже вступил во владение своим громадным состоянием, но это заинтересовало ее лишь в смысле разгадки отношений к ее жениху «власть имущей в Москве особы», которой, кстати сказать, не поставили в вину его прошлое потворство Дарье Николаевне Салтыковой. Константин Николаевич жил в доме «особы», продолжая числиться на службе при Панине.
Двенадцать
лет просидела «Салтычиха» в подземельи, а затем была переведена в «застенок», пристроенный нарочно к горней стене храма Ивановского монастыря. В застенке было «окошечко» на улицу
и внутренняя дверь, куда входил солдат-тюремщик,
от которого, по сказанию старожилов, Салтыкова родила ребенка, вскоре умершего.
Неточные совпадения
Трудись! Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия — не неметчина, // Нам чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные // У нас труду не учатся. // У нас чиновник плохонький, //
И тот полов не выметет, // Не станет печь топить… // Скажу я вам, не хвастая, // Живу почти безвыездно // В деревне сорок
лет, // А
от ржаного колоса // Не отличу ячменного. // А мне поют: «Трудись!»
Крестьяне рассмеялися //
И рассказали барину, // Каков мужик Яким. // Яким, старик убогонький, // Живал когда-то в Питере, // Да угодил в тюрьму: // С купцом тягаться вздумалось! // Как липочка ободранный, // Вернулся он на родину //
И за соху взялся. // С тех пор
лет тридцать жарится // На полосе под солнышком, // Под бороной спасается //
От частого дождя, // Живет — с сохою возится, // А смерть придет Якимушке — // Как ком земли отвалится, // Что на сохе присох…
Стародум(к Правдину). Чтоб оградить ее жизнь
от недостатку в нужном, решился я удалиться на несколько
лет в ту землю, где достают деньги, не променивая их на совесть, без подлой выслуги, не грабя отечества; где требуют денег
от самой земли, которая поправосуднее людей, лицеприятия не знает, а платит одни труды верно
и щедро.
Простаков. Странное дело, братец, как родня на родню походить может. Митрофанушка наш весь в дядю.
И он до свиней сызмала такой же охотник, как
и ты. Как был еще трех
лет, так, бывало, увидя свинку, задрожит
от радости.
Простаков.
От которого она
и на тот свет пошла. Дядюшка ее, господин Стародум, поехал в Сибирь; а как несколько уже
лет не было о нем ни слуху, ни вести, то мы
и считаем его покойником. Мы, видя, что она осталась одна, взяли ее в нашу деревеньку
и надзираем над ее имением, как над своим.