— Мы последнее время решительно играем с вами в какие-то жмурки, где я хожу с завязанными глазами, а вы от меня увертываетесь!.. — начала она прямо. — Но так как я вообще полусвета не люблю, а потому и хочу разъяснить себе некоторые обстоятельства: прежде всего, я получила известие, что
польские эмигранты в Париже до сих пор страшно нуждаются.
Вы помните, что в 1847 году в Париже, когда
польские эмигранты праздновали годовщину своей революции, на трибуне явился русский, чтобы просить о дружбе и о забвении прошлого.
То, что разные
польские эмигранты называли Елену матерью божьей, это нисколько ее не удивило; но что Жуквич поспешил поблагодарить бога, это ей показалось странным. Она, впрочем, не высказала ему того и только проговорила:
Неточные совпадения
Про нее уведомлял Евгений Павлович в одном довольно нескладном письме из Парижа, что она, после короткой и необычайной привязанности к одному
эмигранту,
польскому графу, вышла вдруг за него замуж, против желания своих родителей, если и давших наконец согласие, то потому, что дело угрожало каким-то необыкновенным скандалом.
Елена, с своей стороны, тотчас послала за Жуквичем. Он перед тем только принес ей благодарственное письмо от
польских эмигранток, которые именовали ее «матко, боской» своей и спасительницей детей их; к ней также было письмо и от
эмигрантов. Те тоже называли ее «маткой боской» своей. Передавая Жуквичу вновь полученные от Николя деньги, Елена произнесла с некоторым самодовольством:
В Париже я стал, без особого внешнего побуждения, а прямо по собственному интересу, брать уроки
польского языка у одного
эмигранта из бывших московских студентов.
У него я и познакомился с доктором Якоби, бывшим русским"довудцей"(командиром)
польского восстания 1863 года, а тогда уже врачом и
эмигрантом, игравшим роль среди тех русских, с которыми в Женеве, как известно, не поладил Герцен.