Молодой парень скоро появился с большой белой кружкой, наполненной хорошим квасом, с
огромным ломтем пшеничного хлеба и с дюжиной соленых огурцов в деревянной миске.
Она достала с нижней полки шкафа, из-за головы сахару, стакан водки и два
огромные ломтя хлеба с ветчиной. Все это давно было приготовлено для него ее заботливой рукой. Она сунула ему их, как не суют и собакам. Один ломоть упал на пол.
Как она являлась при нем к madame В., он отправлялся в кухню, отрезывал там себе
огромный ломоть черного хлеба, приходил в гостиную, садился перед ней, молчал и жевал все время, пока она не уйдет.
Когда они проснулись, был уже вечер. На столе, покрытом скатертью с красною оторочкой, горела сальная свеча. Девочка, проворная, как белка, ставила на него
огромные ломти черного хлеба и огромную деревянную солоницу с узорочною резьбой. Хозяйки не видать было. Котенок играл бумажкой, которую на нитке спускала с полатей трехлетняя девочка. Из-под белых волос ее, расправленных гребешком, словно волны молодого барашка, и свесившихся вместе с головой, можно было только видеть два голубые плутоватые глазка.
Неточные совпадения
Кипяток в семь часов разливали по стаканам без блюдечек, ставили стаканы на каток, а рядом —
огромный медный чайник с заваренным для колера цикорием. Кухарка (в мастерских ее звали «хозяйка») подавала по куску пиленого сахара на человека и нарезанный толстыми
ломтями черный хлеб. Посуду убирали мальчики. За обедом тоже служили мальчики. И так было во всей Москве — и в больших мастерских, и у «грызиков».
Дядя Петр приносил
огромную краюху белого хлеба и варенье «семечки» в большой глиняной банке, резал хлеб
ломтями, щедро смазывал их вареньем и раздавал всем эти вкусные малиновые
ломти, держа их на ладони, низко кланяясь.
Огромный поднос с двадцатью пятью стаканами и корзина с обыкновенным французским белым хлебом, изрезанным на множество
ломтей, вроде как в благородных мужских и женских пансионах для воспитанников, занимали конец стола.
Каждый из них поочередно узким ножиком, источенным до того, что его острие даже вогнулось внутрь, отрезает несколько тонких, как папиросная бумага, кусочков сала и аккуратно распластывает их между двумя
ломтями хлеба, круто посоленными с обеих Сторон. Потом они начинают молча и медленно поедать эти
огромные бутерброды, лениво болтая спущенными вниз ногами.
Там пили «горилку», но не здешнюю, а какую-то особенную, привезенную «видтыля»; ели
ломтями розовое свиное мясо; ели толстые,
огромные колбасы, которые были так велики, что их надо было укладывать на тарелке спиралью в десять или пятнадцать оборотов.