Эти мысли быстрее ласточки пролетали в
голове девушки и болью отзывались в ее сердце. Она быстро отодвинула пяльцы и вышла из рукодельной. Антиповна, сидевшая на своем наблюдательном посту, пристально посмотрела ей вслед.
Неточные совпадения
Сестра Максима Строганова была высокая, стройная
девушка, умеренной полноты, с неособенно правильными чертами миловидного личика, украшением которого служили темные, карие, большие глаза и тонко очерченные ярко-красные губки. Заплетенные в одну косу, спускавшиеся далеко ниже пояса светло-каштановые волосы, видимо, оттягивали своей тяжестью
голову их обладательнице.
«Околдовали, беса вселили, отчитывать надо», — мелькало в ее
голове, и она широким взмахом правой руки, сложенной в двуперстие, перекрестила
девушку.
Она застала ее сидящей на скамье с опущенной
головой. Последняя беседа с нянькой, где
девушка должна была ломать себя, чтобы не выдать свою тайну, донельзя утомила ее. Она прислонилась спиною к стене, у которой стояла, в полном изнеможении, с закрытыми глазами.
— Неведомо,
девушка, неведомо! — согласился Ермак Тимофеевич, поникнув
головой.
— Так точно, расхворалась совсем
девушка,
головы с изголовья не поднимает… Ума не приложу, что и делать…
Ермак вышел из горницы Строганова.
Голова его горела. Он нарочно сослался на необходимость подготовки для начала лечения
девушки, которую исцелит — он понимал это — одно его присутствие. Но надо было отдалить минуту свидания, чтобы набраться для этого сил.
Девушка отвечала ему наклонением
головы.
— Да, да! Каков Ермак-то Тимофеевич! Можно ли было думать, что он таким знахарем окажется?
Девушка лежмя лежала,
голову от изголовья поднять не могла, а он в день на ноги поставил… Недужилось страсть как.
«Нет, не бывать этому! Максимка грозит, не бывать-де ей и за Обносковым, — неслось далее в
голове старика Строганова. — Ну, да то обломается, коли сам Ермак отступится от
девушки, а боярин сюда приедет со сватаньем… Ишь что выдумал… С челобитьем к царю за Ермака! Прознает царь про него, задаст нам челобитье… Ишь что выдумал Максимка, какого жениха сестре выискал — атамана разбойников! Нет, не бывать тому!» — снова крикнул Семен Иоаникиевич Строганов.
Обморок с Ксенией Яковлевной был очень продолжителен. Сенные
девушки раздели ее, уложили в постель, а она все не приходила в себя, несмотря на то что Антиповна опрыскала свою питомицу водой, смочила
голову винным уксусом, давала нюхать спирт. Ничего не помогало.
— Что-о!.. — произнесла она, как бы требуя повторения этого поразившего ее признания. Но
девушка не повторила его. Она сидела, низко опустив
голову и закрыв лицо рукавом сорочки. Крупные слезы продолжали капать на ее голубой штофный сарафан.
— Что это ты,
девушка? Не накликай на самом деле на его
голову.
При свете стенной лампы, скудно освещавшей
голову девушки, Клим видел, что подбородок ее дрожит, руки судорожно кутают грудь платком и, наклоняясь вперед, она готова упасть.
Одна за другой в
голове девушки рождались унылые думы, смущали и мучили ее. Охваченная нервным настроением, близкая к отчаянию и едва сдерживая слезы, она все-таки, хотя и полусознательно, но точно исполнила все указания отца: убрала стол старинным серебром, надела шелковое платье цвета стали и, сидя перед зеркалом, стала вдевать в уши огромные изумруды — фамильную драгоценность князей Грузинских, оставшуюся у Маякина в закладе вместе со множеством других редких вещей.
— Самый же непонятный народ — это, обязательно, студенты академии, да, — рассказывала она моим товарищам. — Они такое делают с девушками: велят помазать пол мылом, поставят
голую девушку на четвереньки, руками-ногами на тарелки и толкают ее в зад — далеко ли уедет по полу? Так — одну, так и другую. Вот. Зачем это?
Неточные совпадения
Он видел, что старик повар улыбался, любуясь ею и слушая ее неумелые, невозможные приказания; видел, что Агафья Михайловна задумчиво и ласково покачивала
головой на новые распоряжения молодой барыни в кладовой, видел, что Кити была необыкновенно мила, когда она, смеясь и плача, приходила к нему объявить, что
девушка Маша привыкла считать ее барышней и оттого ее никто не слушает.
«А ничего, так tant pis», подумал он, опять похолодев, повернулся и пошел. Выходя, он в зеркало увидал ее лицо, бледное, с дрожащими губами. Он и хотел остановиться и сказать ей утешительное слово, но ноги вынесли его из комнаты, прежде чем он придумал, что сказать. Целый этот день он провел вне дома, и, когда приехал поздно вечером,
девушка сказала ему, что у Анны Аркадьевны болит
голова, и она просила не входить к ней.
Ему не собрать народных рукоплесканий, ему не зреть признательных слез и единодушного восторга взволнованных им душ; к нему не полетит навстречу шестнадцатилетняя
девушка с закружившеюся
головою и геройским увлечением; ему не позабыться в сладком обаянье им же исторгнутых звуков; ему не избежать, наконец, от современного суда, лицемерно-бесчувственного современного суда, который назовет ничтожными и низкими им лелеянные созданья, отведет ему презренный угол в ряду писателей, оскорбляющих человечество, придаст ему качества им же изображенных героев, отнимет от него и сердце, и душу, и божественное пламя таланта.
Девушка эта была la belle Flamande, про которую писала maman и которая впоследствии играла такую важную роль в жизни всего нашего семейства. Как только мы вошли, она отняла одну руку от
головы maman и поправила на груди складки своего капота, потом шепотом сказала: «В забытьи».
Налево от двери стояли ширмы, за ширмами — кровать, столик, шкафчик, уставленный лекарствами, и большое кресло, на котором дремал доктор; подле кровати стояла молодая, очень белокурая, замечательной красоты
девушка, в белом утреннем капоте, и, немного засучив рукава, прикладывала лед к
голове maman, которую не было видно в эту минуту.