Неточные совпадения
Одет он было в светло-серую летнюю пару и таковую же крылатку, на голове была маленькая, с узкими полями, шляпа из черного фетра, в правой руке он держал изящный зонтик,
а в левой — дорожный сак.
— Но как вступить на это широкое поприще без денег? Необходима квартира, изящная обстановка. Без этого не вотрешь очков доверителю, без этого нельзя сказать ему с апломбом: «Не твой рубль,
а мой рубль», — и положить этот чужой рубль в свой карман на законном основании.
Пансион этот, впрочем, вскоре постигла судьба многих московских пансионов: он закрылся за недостатком учащихся,
а Вознесенский, с помощью одного капиталиста, открыл свое большое реальное училище и повел дело на широких началах.
— Я видел много лишений, испытал почти нищету, прежде нежели дошел до этой тихой пристани, заработанной усиленным трудом, — продолжал Константин Николаевич. — Мне всего сорок пять лет,
а я почти седой, и на голове не осталось волос, как говорится, даже на одну клочку.
—
А я и забыл поздравить, значит — мы нынче выпьем за здоровье нового кандидата прав и будущего адвоката, — сказал Константин Николаевич.
— Не будущего,
а даже настоящего, я уже принят в число помощников присяжного поверенного, — заметил Гиршфельд.
— И прекрасно, уединимся после завтрака в кабинете и потолкуем,
а пока кушайте.
— Напрочь отказал; помилуйте, два года подряд одна и та же история. Возьмет учителя для сына, заведет с ним шуры-муры. Муж, выживший из ума старик, делает в деревне скандалы, да еще приезжает сюда объясняться. Вы, дескать, рекомендовали студента,
а он увлек мою Зизи. Это Зизи-то, эту старую бабу увлек… Комикс…
Мягкая мебель, турецкие диваны по стенам манили к покою, к кейфу,
а громадный письменный стол, стоявший посредине и заваленный массою книг и бумаг указывал, что хозяин покупал минуты этого покоя усиленным, непрестанным трудом.
—
А разве нельзя остаться пока с родными и начинать не сразу на такую широкую ногу?
— Я вот что надумал. Теперь время летнее, глухое. Взять на лето хороший урок, скопить деньжонок,
а с сентября начать практику. Вас хотел попросить не рекомендуете ли вы?
— Вот княгина Шестова все просит рекомендовать ей учителя, но не вас же я ей рекомендую… Она просто ищет себе любовника,
а какой же порядочный человек на это согласится…
— Призвание-то это от вас бы не ушло, послужили бы годиков пять, не понравится — бросите и прямо будете присяжным поверенным,
а служба великая вещь, она вырабатывает характер, приучает к регулярному, систематическому труду… Подумайте, милейший друг!
— Нечего и думать. Я задохнуть в канцелярии, заглушу и последние мои способности, если они только есть у меня, из меня выйдет ограниченный человек и неспособный чиновник, вот и все. Если начинать работать на избранном поприще, то надо относиться к нему с любовью, вступать на него со свежими силами,
а не покрытым канцелярскою пылью, заеденным бумажною формалистикою… И не говорите, ни за что, ни за что!
—
А если бы я попросил у вас взаймы рублей шестьсот для первого обзаведения, вы бы мне не отказали? — вдруг в упор спросил Николай Леопольдович.
— Еще бы ему не согласиться с вами, да еще перед тем, как попытаться сделать у вас заем,
а я так думаю, что он был бы самый подходящий учитель для княгини Шестовой и с удовольствием воспользовался бы нашей рекомендацией, засмеялся Иван Павлович.
— О, да вы на самом деле опасный,
а я в Москве одна.
— Я еду завтра,
а вы выезжайте через два дня. По расчету времени, я вышлю лошадей на станцию.
— Поболтаем, повеселимся вечерок,
а там, в деревне, ни-ни, ни малейшей шутки. Мой муж слишком стар, чтобы не быть ревнивым. Поняли?
— В «Славянский Базар»,
а за обедом придумаем программу вечера.
—
А в вас? Ведь вы такой хорошенький! — продолжала княгиня, глядя ему прямо в глаза.
В нем, кроме мелких депозиток, была уже не одна,
а шесть радужных…
Усадьба князей Шестовых лежала в одной из лучших местностей Т-ской губернии. Не говоря уже о том, что в хозяйственном отношении именье это было золотое дно — черноземная почва славилась своим плодородием,
а «шестовская» пшеница всегда дорого стоила на рынке, — самое местоположение усадьбы было до нельзя живописно.
Господский каменный дом, окруженный громадными террасами, стоял на горе. Отлогий спуск последнего, достигавший до самой реки, протекавшей внизу, был занят частью английским парком,
а частью фруктовым садом, по соседству с которым находились богатые оранжереи, вверенные попечению искусного садовника, и бахчи, где произрастали арбузы, достигавшие в Шестове колоссальной величины.
Удавился он не сам,
а был повешен дьяволом на дубе, стоявшем у того места реки, где князь утопил несколько десятков своих крепостных любовниц, ставших русалками.
Все в княжеской усадьбе напоминало старое помещичье, доманифестное время,
а сам хозяин-помещик, князь Александр Павлович Шестов, истый представитель этого времени, один из его «последних могикан», совершенно гармонировал со всей окружающей, созданной им обстановкой.
С подстриженными под гребенку, седыми как лунь волосами, всегда тщательно выбритый «по-актерски», одетый постоянно летом в чесунчовую пару,
а зимой в черный драповый костюм, он с пяти часов утра уже был на ногах, ведя таким образом совсем иную жизнь, нежеле знакомая уже нам супруга его, княгиня Зинаида Павловна, и не изменял своих привычек ни для каких гостей, которыми дом Шестовых, кстати сказать, был всегда переполнен.
Свой ежедневный режим княгиня также не изменяла для гостей, которые, по большей части соседние помещики и губерские власти, по несколько дней гостили в Шестове, ведя себя совершенно как дома, заказывали себе в какое хотели время завтраки (два повара, один переманенный князем из клуба,
а другой старик, еще бывший крепостной, работали, не покладая рук, в обширной образцовой кухне), требовали себе вина той или другой марки из переполненных княжеских погребов, не мешали хозяевам,
а хозяева не мешали им, и обе стороны были чрезвычайно довольных друг другом.
Одиннадцатилетний князек Владимир, зимой учившийся в Москве (князь и княгиня безвыездно жили в усадьбе, причем последняя, и то в последние годы, изредка выезжала в губернский город и еще реже в Москву),
а летом отданный на попечение дядьки и приглашаемого студента, завтракал в два часа, обедал со всеми и не ужинал, так как в одиннадцать часов ложился спать.
Рано лишившись матери, вкусив несколько от французской премудрости в местном пансионе, открытом француженкой эмигранткой, она семнадцати лет был полной хозяйкой и распорядительницей в отцовском неказистом домишке. Природа наделила ее выдающейся красотой,
а пансионское воспитание склонностью к несбыточным мечтам и способностью строить воздушные замки, не вложив в молодое сердце никаких устойчивых нравственных правил.
Увидав вскоре всю тщету этой надежды, она ловко выманила у своего обожателя несколько сотен тысяч и дала ему полную отставку, сойдясь, как рассказывали одни, с прогоревшим маркизом,
а другие — с оперным певцом.
— Все же, — ораторствовала Ольга Петровна в салонах губернских дам, — она наша, из бюрократии (Ольга Петровна никогда не говорила чиновник,
а заменяла это слово словом бюрократ), дочь надворного советника, ведет себя уже с полгода прекрасно, скромно,
а если что и было там,
а l'étranger… ca ne nousregarde pas…
Старик боготворил своих дочерей, из которых старшей ко времени приезда дяди шел уже девятый год,
а младшей исполнилось четыре.
В доме этого-то брата и остановился Александр Павлович, решивший пробыть в Т. около месяца,
а затем уехать в деревню.
— Vous comprenez, — заметила она ему, — что мне остается только умереть, и я умру. Я увлеклась вами и поплачусь за увлечение. Я откроюсь только одному моему искреннему другу, madame la baronne, с тайной от нее я не лягу в гроб,
а затем я умру.
С одной стороны она сознавала всю неприглядность, всю мелочность, всю суету такой неутолимой тщеславной жажды, стараясь не признаваться в ней даже самой себе, объясняя свои поступки, для которых эта жажда была единственным рычагом, иными, более благовидными и даже высокими мотивами, как желание учиться, любовь к ближним и тому подобное,
а между тем, с другой, чувствовала, что эта жажда растет, настойчивее и настойчивее требует своего удовлетворения, и «годы», выражаясь словами поэта, «проходят, все лучшие годы».
Все средства испробованы,
а цель остается такой же далекой, как и в начале.
Мнения о ней, среди встречавшихся с нею людей, были весьма различны, смотря по тому, в какой фазис ее жизни и деятельности они встретили ее,
а этих фазисов было много, и они тоже были весьма и весьма различны.
Она и не подозревала в невинности своей души, что можно было говорить одно,
а чувствовать другое.
По выходе же из этого пансиона, княжна Маргарита Дмитриевна засела за книги — пополнять недостатки, по ее мнению, пансионского образования,
а затем укатила в Москву и Петербург, где была на каких-то высших курсах.
Было о чем подумать, чтобы все предусмотреть и выйти из этого затруднения, выражаясь языком древних спартанцев — «со щитом,
а не на щите».
Первая видимо предназначалась для кабинета и классной, так как в одном углу стоял школьный пюпитр и шкаф с книгами, по стенам была развешены географические карты и учебные картины,
а вторая — для спальни.
Быстро распаковал он, по приказанию Гиршфельда, чемодан, уложил белье и платье по местам, и все было уже прибрано,
а самый чемодан вдвинут под кровать, когда Николай Леопольдович окончил умываться.
—
А вот имею честь представить княжна Маргарита Дмитриевна, моя племянница, это уже не кандидат,
а магистр, или даже, пожалуй, доктор всех наук, с ней держите ухо востро, всю премудрость наших дней изучила и все еще находит недостаточным, — ядовито заметил князь.
— Я, собственно говоря, в это время обедаю,
а когда вы будете обедать, то я уже ужинаю, потому в восемь часов вместе с курами ложусь спать… За то встаю в пять часов утра,
а иногда и раньше. В деревне так и следует,
а вот моя любезная супруга… вы, кажется, с ней знакомы? — вопросительно взглянул князь на Николая Леопольдовича.
— Так вот с ее сиятельство, — продолжал князь, делая ударение на титуле, — теперь, т. е. в два часа, только что изволит оканчивать свой утренний туалет,
а потом пить свой утренний чай, понятно, что обед ее совпадает с моим ужином,
а ужинает она тогда, когда я уже третий сон вижу.
Пройдя несколько роскошно меблированный комнат, они вошли в обширную столовую, где был сервирован для князя Александра Павловича обед,
а для других обильный завтрак.
Оригинал он был страшный и летом переносил свою канцелярию из занимаемого им помещения в приобретенную им лагерную палатку на берег реки, заставляя своих двух рассыльных поочередно сторожить дела,
а сам на несколько дней отлучался в Шестово перекинуться в картишки, до которых он был страшный охотник.
— Прекрасно воспитанный молодой человек, — заметил авторитетно князь, когда сын с учителем вышли. — Студент,
а какая выдержка; кажется, даже из жидков,
а какие манеры…
— Ну, конечно, завтра, куда же сегодня… прямо с дороги…
А вот, если не устали, пройдемтесь со мной, стариком, я покажу вам дом, сад, оранжереи, все хозяйство…