Она готовила ему известие о
смерти любимого им существа — Марьи Валерьяновны Зыбиной, урожденной Хвостовой, этой безвременной смерти, сопровождавшейся годами муки и несчастий.
Неточные совпадения
Он был сын
любимого слуги покойного отца графа Алексея Андреевича — мать графа была еще жива — Василия. Оставшись после
смерти отца, горько оплаканного барином, круглым сиротою, так как его мать умерла вскоре после родов, он был взят в барский дом за товарища к молодому барчонку-первенцу, которому, как и ему, шел тогда второй год.
Егор Егорович остался стоять, как вкопанный, среди комнаты. Неожиданность открытия страшной тайны
смерти горячо
любимой им девушки, в связи с полной невиновностью ее перед ним, положительно ошеломила его.
Дарью Алексеевну Хомутову состарило не столько время, сколько пережитое ею горе; не говоря уже о
смерти ее мужа и оказавшемся несчастным замужестве
любимой дочери, Отечественная война унесла ее обоих сыновей, с честью павших на поле брани.
Петр Андреевич хорошо понимал, что
смерть Настасьи Минкиной поразила графа Аракчеева не как утрата
любимой женщины, а как гибель верного испытанного друга, быть может, погибшего по проискам его личных врагов; граф шел еще далее и был убежден, что это дело врагов России, желавших лишить его «ангела хранителя», подготовляя этим и его собственную гибель.
Быть истязуемым и убитым поселянами, мученическою
смертью завершить свою службу было бы, казалось ему, гораздо легче и отраднее, чем влачить его никому не нужную безотрадную жизнь, без даже мгновения радости, без проблеска надежды когда-либо успокоить угрызение совести за свое преступление, когда-либо изгнать из сердца
любимый образ отвергнувшей его девушки, все продолжавшей наполнять и терзать это бедное сердце.
Ольга Николаевна Хвостова не узнала о трагической
смерти своего племянника — она в это время лежала на смертном одре. Кончина в ее объятиях
любимой, хотя и оскорбившей ее дочери, окончательно расшатала даже ее железный организм, и она стала хиреть и слабеть и, наконец, слегла в постель, с которой ей не было суждено уже вставать.
А живучи вместе, живут потом привычкой, которая, скажу тебе на ухо, сильнее всякой любви: недаром называют ее второй натурой; иначе бы люди не перестали терзаться всю жизнь в разлуке или по
смерти любимого предмета, а ведь утешаются.
И как сможет претворить в эстетический феномен, например, Ахиллес —
смерть любимого друга, Гектор — прозреваемую им судьбу жены?
В Венгрии он узнал о
смерти любимой женщины. Весть об этой смерти была жестокой платой, свалившей его на постель. Провалявшись в горячке, он поселился в гольдаугенском лесу и, собирая со всех сторон сведения, написал повесть о красавице Ильке. Проезжая в прошлом году чрез гольдаугенский лес, я познакомился с д’Омареном и читал его повесть.
— Странно, Агей Алексеич! — говорил доктор, вздыхая и кутаясь в мокрую шубу. — Я даже не замечаю этой погоды. Меня гнетет какое-то странное, тяжелое предчувствие. Вот-вот, кажется мне, стрясется надо мной какое-то несчастие. А я верю в предчувствия и… жду. Всё может случиться. Трупное заражение…
смерть любимого существа…
Неточные совпадения
Я пошла на речку быструю, // Избрала я место тихое // У ракитова куста. // Села я на серый камушек, // Подперла рукой головушку, // Зарыдала, сирота! // Громко я звала родителя: // Ты приди, заступник батюшка! // Посмотри на дочь
любимую… // Понапрасну я звала. // Нет великой оборонушки! // Рано гостья бесподсудная, // Бесплемянная, безродная, //
Смерть родного унесла!
И
смерть эта, которая тут, в этом
любимом брате, с просонков стонущем и безразлично по привычке призывавшем то Бога, то чорта, была совсем не так далека, как ему прежде казалось.
И он вкратце повторил сам себе весь ход своей мысли за эти последние два года, начало которого была ясная, очевидная мысль о
смерти при виде
любимого безнадежно больного брата.
С той минуты, как при виде
любимого умирающего брата Левин в первый раз взглянул на вопросы жизни и
смерти сквозь те новые, как он называл их, убеждения, которые незаметно для него, в период от двадцати до тридцати четырех лет, заменили его детские и юношеские верования, — он ужаснулся не столько
смерти, сколько жизни без малейшего знания о том, откуда, для чего, зачем и что она такое.
Теперь я должен несколько объяснить причины, побудившие меня предать публике сердечные тайны человека, которого я никогда не знал. Добро бы я был еще его другом: коварная нескромность истинного друга понятна каждому; но я видел его только раз в моей жизни на большой дороге; следовательно, не могу питать к нему той неизъяснимой ненависти, которая, таясь под личиною дружбы, ожидает только
смерти или несчастия
любимого предмета, чтоб разразиться над его головою градом упреков, советов, насмешек и сожалений.