Неточные совпадения
Талечка, на самом деле, и по наружности, и по внутреннему своему мировоззрению была им. Радостно смотрела она на мир Божий, с любовью относилась к окружающим ее людям, боготворила отца и
мать, нежно была привязана к Лидочке, но вне этих трех последних лиц, среди знакомых молодых людей, посещавших, хотя и не в большом количестве, их дом, не находилось еще никого, кто бы заставил не так ровно забиться ее полное общей любви ко всему человечеству
сердце.
Когда могила была засыпана, граф подал руку Наталье Федоровне и повел ее к карете. Садясь в нее, она обернулась, чтобы посмотреть на рыдающую
мать, поддерживаемую под руки двумя незнакомыми ей генералами, и вдруг перед ней мелькнуло знакомое, но страшно исхудавшее и побледневшее лицо Николая Павловича Зарудина. В смущенно брошенном на нее украдкой взгляде его прекрасных глаз она прочла всю силу сохранившейся в его
сердце любви к ней, связанной навеки с другим, почти ненавистным ей человеком.
Единственным близким ее
сердцу человеком была ее
мать, она не считала свою любимицу Лидочку — еще ребенка, но графиня откинула самую мысль поделиться своим горем с Дарьей Алексеевной, хотя знала, что она не даст ее в обиду даже графу Аракчееву.
В ее душе шевельнулось нечто вроде угрызения совести. Жалость к
матери, всю жизнь боготворившей ее, здоровье и самую жизнь которой она принесла в жертву греховной любви к сидевшему против нее человеку, приковавшему ее теперь к себе неразрывными цепями общего преступления — на мгновение поднялась в ее зачерствевшем для родственной любви
сердце, и она почти враждебно, с нескрываемой ненавистью посмотрела на Талицкого.
Недавнее, мгновенно посетившее ее, раскаяние, при известии об опасной болезни
матери, так же мгновенно было заглушено опрометчивыми словами старой няньки, и прежняя эгоистическая злоба стала царить в ее уже теперь вконец испорченном
сердце, в котором потухла последняя тлевшаяся в его глубине искра добра.
Все окружающие диву давались, смотря на нее, и даже в
сердце Егора Егоровича запала надежда на возможность объяснения с присмиревшей домоправительницей, на освобождение его, с ее согласия, от тягостной для него связи и на брак с Глашей, которая через несколько месяцев должна была сделаться
матерью и пока тщательно скрывала свое положение, что, к счастью для нее, было еще возможно.
— Не служба, а жизнь. Кто не знает графа, этого жестокого и жесткого человека, у которого нет
сердца, который не оценивает трудов своих подчиненных, не уважает даже человеческих их прав, — с горячностью произнес Петр Валерианович, почти до слова повторяя все то, что он несколько дней тому назад говорил своей
матери.
Он ехал туда с надеждою узнать отца и
мать, думая найти родных его
сердцу, думая разделить с ними свое горе, выплакать его на родной груди, найти себе родственное участие и утешение в глазах
матери, но, увы, жалко обманулся.
Сердце Мани, как звали ее
мать и брат и даже Василий Васильевич, представляло нежный бутон, еще не начавший распускаться под солнцем любви.
Здоровье Василия Васильевича Хрущева быстро поправлялось благодаря тщательному и неусыпному уходу за ним его родной
матери и Ольги Николаевны, перенесшей на своего родственника всю таившуюся в ее
сердце материнскую любовь, объекты которой исчезли для нее в силу рокового стечения обстоятельств.
Николай Павлович пытался поселить в
сердце своей
матери надежду, оставаясь сам под бременем тяжелых предчувствий.
Ей вспомнился рассказ Василия Васильевича о несчастной
матери — Ольге Николаевне Хвостовой, лишившейся своих обоих детей. Она живо вообразила себе ту радость при встрече с сыном, которая наполнит
сердце старушки, разделяла заранее с нею эту радость.
Тяжелый вздох вырвался из груди
матери. Она схватилась за
сердце и откинулась на спинку кресла.
Графиня Аракчеева пробыла около, через довольно долгое время, пришедшей в себя Ольги Николаевны до вечера и почти успокоила несчастную
мать той искренней верой во Всеблагое Провидение, которую Наталья Федоровна всю жизнь носила в своем
сердце и которую умела так искусно и властно переливать в
сердца других.
— Ну да, конечно, это все в натуре вещей, — промолвил Василий Иваныч, — только лучше уж в комнату пойдем. С Евгением вот гость приехал. Извините, — прибавил он, обращаясь к Аркадию, и шаркнул слегка ногой, — вы понимаете, женская слабость; ну, и
сердце матери…
Неточные совпадения
— Пришел я из Песочного… // Молюсь за Дему бедного, // За все страдное русское // Крестьянство я молюсь! // Еще молюсь (не образу // Теперь Савелий кланялся), // Чтоб
сердце гневной
матери // Смягчил Господь… Прости! —
Запомнил Гриша песенку // И голосом молитвенным // Тихонько в семинарии, // Где было темно, холодно, // Угрюмо, строго, голодно, // Певал — тужил о матушке // И обо всей вахлачине, // Кормилице своей. // И скоро в
сердце мальчика // С любовью к бедной
матери // Любовь ко всей вахлачине // Слилась, — и лет пятнадцати // Григорий твердо знал уже, // Кому отдаст всю жизнь свою // И за кого умрет.
— Как не думала? Если б я была мужчина, я бы не могла любить никого, после того как узнала вас. Я только не понимаю, как он мог в угоду
матери забыть вас и сделать вас несчастною; у него не было
сердца.
— Есть о ком думать! Гадкая, отвратительная женщина, без
сердца, — сказала
мать, не могшая забыть, что Кити вышла не за Вронского, a зa Левина.
— Нет, об этом самом. И поверь, что для меня женщина без
сердца, будь она старуха или не старуха, твоя
мать или чужая, не интересна, и я ее знать не хочу.