Русское войско двинулось в Россию, Кутузов вел его через Венгрию и Галицию, и везде оно было встречаемо местным населением с радушием и гостеприимством; нередко даже весь
корпус офицеров угощали без денег, а за больными русскими ухаживали, как за родными.
Неточные совпадения
По окончании курса он был сперва учителем математики в том же шляхетском
корпусе, но вскоре по вызову великого князя Павла Петровича, в числе лучших
офицеров, был отправлен на службу в гатчинскую артиллерию, где Алексеем Андреевичем и сделан был первый шаг к быстрому возвышению. Вот как рассказывают об этом, и, надо сказать, не без злорадства, современники будущего графа, либералы конца восемнадцатого века — водились они и тогда.
Происходило ли это под влиянием Елизаветы Андреевны, внушавшей сыну, как следует относиться к холопу, или же самолюбивый, мальчик сам не мог простить Василию украденных у него последним, хотя и вынужденных со стороны матери, забот — неизвестно, но только даже когда Алексей Андреевич был выпущен из
корпуса в
офицеры и Василий был приставлен к нему в камердинеры, отношения какой-то затаенной враждебности со стороны молодого барина к ровеснику слуге нимало не изменились.
Выйдя из Пажеского
корпуса 18 лет, он сделался модным гвардейским
офицером, каких было много. Он отлично говорил по-французски, ловко танцевал, знал некоторые сочинения Вольтера и Руссо, но кутежи были у него на заднем плане, а на первом стояли «права человека», великие столпы мира — «свобода, равенство и братство», «божественность природы» и, наконец, целые тирады из пресловутого «Эмиля» Руссо, забытого во Франции, но вошедшего в моду на берегах Невы.
Сережа Талицкий был молоденький артиллерийский
офицер, недавно выпущенный из шляхетского
корпуса. Он приходился троюродным братом Кати Бахметьевой. Рано лишившись отца и матери, он в Мавре Сергеевне нашел вторую мать, и все время пребывания в
корпусе проводил в доме Бахметьевой. По выходе в
офицеры, он пустился во все тяжкие, сделался типом петербургского «блазня» и был на дурном счету у начальства в это строгое Аракчеевское время.
Я приехал в Вильно в то время, когда генерал, заведывавший там распределением по
корпусам офицеров, прибывавших туда с разных мест, затруднялся, кого послать в Поневеж.
Неточные совпадения
В соседней бильярдной слышались удары шаров, говор и смех. Из входной двери появились два
офицера: один молоденький, с слабым, тонким лицом, недавно поступивший из Пажеского
корпуса в их полк; другой пухлый, старый
офицер с браслетом на руке и заплывшими маленькими глазами.
Нет более в живых также капитана (потом генерала) Лосева, В. А. Римского-Корсакова, бывшего долго директором Морского
корпуса, обоих медиков, Арефьева и Вейриха, лихого моряка Савича, штурманского
офицера Попова. [К этому скорбному списку надо прибавить скончавшегося в последние годы И. П. Белавенеца, служившего в магнитной обсерватории в Кронштадте, и А. А. Халезова, известного под названием «деда» в этих очерках плавания — примеч. Гончарова.]
Бакунин, кончив курс в артиллерийском
корпусе, был выпущен в гвардию
офицером.
— У вас прежде математике в
корпусах прекрасно учили, и прекрасно знали ее
офицеры.
— Подпоручик Ромашов, мамаша. Прекрасный
офицер… фронтовик и молодчинище… из кадетского
корпуса… Ах, да! — спохватился он вдруг. — Ведь вы, подпоручик, кажется, наш, пензенский?