Граф Алексей Андреевич был как нельзя более доволен его воспитанием.
Ребенок знал Париж, не видав его, знаком был с образом жизни французов, англичан и итальянцев. Немцев он не любил в образе своего учителя, а потому мало ими занимался.
Неточные совпадения
Талечка — таково, как мы
знаем, было ее домашнее прозвище — была ростом ниже среднего, но грациозная и пропорционально сложенная, она казалась рано развившимся прелестным
ребенком, чему еще более способствовал удивленно-наивный взгляд ее серых глаз.
Выросшая среди походной жизни родителей, почти без подруг, она и этим обыкновенным для других способом не могла
узнать многое из того, что делает в наше время, даже часто преждевременно, из
ребенка женщину.
— Я не
знаю… любит ли она меня… она еще совсем
ребенок.
«Как неизмеримо эта женщина счастливее, чем я! — думает Наталья Федоровна. — Она любит и любима! Хотя эта любовь и не удовлетворила бы меня, но она не
знает иной и… довольна. У ней есть
ребенок! Надо непременно посмотреть его. У ней есть, наконец, деятельность».
Единственным близким ее сердцу человеком была ее мать, она не считала свою любимицу Лидочку — еще
ребенка, но графиня откинула самую мысль поделиться своим горем с Дарьей Алексеевной, хотя
знала, что она не даст ее в обиду даже графу Аракчееву.
Дети знали Левина очень мало, не помнили, когда видали его, но не выказывали в отношении к нему того странного чувства застенчивости и отвращения, которое испытывают дети так часто к взрослым притворяющимся людям и за которое им так часто и больно достается.
Наконец дни Софьи Карловны были сочтены, и загорелася ее последняя заря.
Дети знали это от доктора, но старушка не знала своего положения.
Но Акулина, стоя у печи и с головой всовываясь в устье, так занялась печеньем лепешек, что не слыхала, как подъехал Поликей, и только по крику
детей узнала, что муж приехал.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как
дитя какое-нибудь трехлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я не
знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь
знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках.
Впопад ли я ответила — // Не
знаю… Мука смертная // Под сердце подошла… // Очнулась я, молодчики, // В богатой, светлой горнице. // Под пологом лежу; // Против меня — кормилица, // Нарядная, в кокошнике, // С ребеночком сидит: // «Чье дитятко, красавица?» // — Твое! — Поцаловала я // Рожоное
дитя…
Замолкла Тимофеевна. // Конечно, наши странники // Не пропустили случая // За здравье губернаторши // По чарке осушить. // И видя, что хозяюшка // Ко стогу приклонилася, // К ней подошли гуськом: // «Что ж дальше?» // — Сами
знаете: // Ославили счастливицей, // Прозвали губернаторшей // Матрену с той поры… // Что дальше? Домом правлю я, // Ращу
детей… На радость ли? // Вам тоже надо
знать. // Пять сыновей! Крестьянские // Порядки нескончаемы, — // Уж взяли одного!
— Я так обещала, и
дети… — сказала Долли, чувствуя себя смущенною и оттого, что ей надо было взять мешочек из коляски, и оттого, что она
знала, что лицо ее должно быть очень запылено.
Когда она родила, уже разведясь с мужем, первого
ребенка,
ребенок этот тотчас же умер, и родные г-жи Шталь,
зная ее чувствительность и боясь, чтоб это известие не убило ее, подменили ей
ребенка, взяв родившуюся в ту же ночь и в том же доме в Петербурге дочь придворного повара.