Неточные совпадения
Прошло более полугода пребывания их в Петербурге и в это
время другая настоятельная беда собиралась над ними. Деньги таяли, для уменьшения расходов ели только раз в
день; наконец, были издержаны и последние копейки, а настойчивое их появление в передней Мелиссино оставалось безуспешным.
Войска собрались в назначенное
время, но великий князь, занятый другими
делами, совершенно забыл про смотр.
Начиная же с 1815 года, то есть именно с того
времени, которое мы избираем за исходный пункт нашего правдивого повествования, он стоял на высоте своего могущества — быв правою рукою императора и рассматривал вместе с ним все важнейшие
дела государственного управления, не исключая и
дел духовных.
Впрочем, граф и на самом
деле бывал в своем доме лишь наездом, живя за последнее
время постоянно в Грузине, имении, лежавшем на берегу Волхова, в Новгородской губернии, подаренном ему вместе с 2500 душ крестьян императором Павлом и принадлежавшем прежде князю Меньшикову. Даже в свои приезды в Петербург он иногда останавливался не в своем доме, а в Зимнем дворце, где ему было всегда готово помещение.
В настоящее
время, когда каждая пядь столичной земли ценится чуть ли не на вес золота и город растет не по
дням, а по часам, опасность наводнений не останавливает обывателей и они воздвигают и на Васильевском острове многоэтажные громады.
Талечка слушала ее с прежним удивленно-вопросительным взглядом своих чудных, детских глаз. Действительно, Катя заметно за последнее
время осунулась и побледнела, чего Наталья Федоровна, видя свою подругу чуть ли не каждый
день, прежде и не заметила.
Павел Кириллович Зарудин, бывший незадолго перед тем последовательно губернатором двух губерний, был в описываемое нами
время, что называется, не у
дел.
Павел Кириллович начинал читать свой резкий ответ: «В губернии моей до 500 помещиков, и ежели я исполню желание вашего сиятельства и войду с вами в особую переписку по
делам вашего имения, то я не вправе буду отказать в оном последнему из дворян и не буду иметь
времени на управление губернией.
Оправившись после нервной горячки, которая выдержала ее в постели более шести недель, она первое
время была очень слаба, но затем молодость и здоровая натура взяли свое и она стала поправляться и даже хорошеть, как говорится, не по
дням, а по часам.
Когда в следующем 1796 году великий князь Павел Петрович, сделавшись уже императором, подарил возведенному им в баронское, а затем графское достоинство и осыпанному другими милостями Аракчееву село Грузино с 2500 душами крестьян, Алексей Андреевич переехал туда на жительство вместе с Настасьей Федоровной и последняя сделалась в нем полновластной хозяйкой, пользуясь неограниченным доверием имевшего мало свободного
времени, вследствие порученных ему государственных
дел, всесильного графа, правой руки молодого государя, занятого в то
время коренными и быстрыми преобразованиями в русской армии.
Не только во
время краткого нахождения Аракчеева не у
дел, но и в период бытности его у кормила правления, граф, несмотря на его многосложные обязанности, сопряженные с необыкновенною деятельностью и бессонными ночами, успевал замечать всякие мелочи не только по службе, но и в домашнем быту; он имел подробную опись вещам каждого из его людей, начиная с камердинера и кончая поваренком или конюхом.
На дворе были «святки», до Крещения оставалось несколько
дней. Праздником и отсутствием графа, находившегося в Петербурге, объяснялось это веселье. Граф Алексей Андреевич уже около трех месяцев не был в своей «столице», как остряки того
времени называли Грузино.
Пронесся год, не принеся с собой никаких перемен в его жизни, разве усугубив тяжесть его положения; так как граф за последнее
время редко навещал Грузино, а полновластная Настасья на свободе предавалась бесшабашным кутежам, требуя, чтобы он
разделял их с нею и отвечал на ее давно уже надоевшие ему да к тому же еще пьяные ласки.
— Где же это он
время коротает? Не все же по
делам! Баба-поганка, наверняка, какая-нибудь завелась… — уже прошипела Минкина, вся бледная и дрожащая от злобы.
Нищие собирались обыкновенно во
время отсутствия графа по
делам службы, но однажды он, вернувшись ранее обыкновенного, застал выходящими со двора несколько десятков оборванцев.
— И
дело, что не болтаешь вздору ребенку, что он поймет теперь, вырастет, будет еще
время растолковать ему, — задумчиво отвечал граф.
Наталья Федоровна проводила
дни в своей комнате, гуляла и, встречаясь с мужем во
время утреннего и вечернего чая, завтрака, обеда и ужина, была по-прежнему ласкова и только чаще прежнего жаловалась на свое нездоровье, но эти жалобы, ввиду близости Минкиной, не особенно трогали графа.
Время, как мы уже заметили, хотя и томительно медленно, но шло вперед,
день за
днем уходил в вечность, чтобы не возвращаться никогда со всеми его прошлыми треволнениями, выдвигая за собою другие
дни, также разительно не похожие друг на друга, хотя с первого взгляда подчас чрезвычайно однообразные. Понятие об однообразии жизни есть результат нравственной близорукости людей.
Отсутствие графа даже радовало ее, образовавшаяся между ними за последнее
время с той роковой ночи, когда она выслушала исповедь Настасьи, по
день похорон ее отца, когда она впервые после долгой разлуки увидала Николая Павловича Зарудина, пропасть делала постоянное общение с ним почти невыносимым.
Вскочивший Николай Павлович быстро поддержал ее и бережно довел до стула, стоявшего в глубине церкви. В последней царил таинственный полумрак, усугубляемый там и сям мерцающими неугасимыми лампадами, полуосвещающими строгие лица святых угодников, в готические решетчатые окна лил слабый сероватый свет пасмурного
дня, на дворе, видимо, бушевал сильный ветер, и его порывы относили крупные дождевые капли, которые по
временам мелкою дробью рассыпались по стеклам, нарушая царившую в храме благоговейную тишину.
Оправдалась она и в данном случае: болезнь Николая Павловича оказалась очень кстати, она помогла скрыть его покушение на свою жизнь от начальства, так как за
время ее от незначительного поранения виска не осталось и следа, хотя, как мы знаем из слов Бахметьевой, это не совсем осталось тайной для петербургского общества, и рассказ об этом с разными прикрасами довольно долго циркулировал в гвардейских полках и в великосветских гостиных, но затем о нем забыли, на сцену выступили другие злобы
дня, главная из которых была предстоящая вновь война с Наполеоном, как бы предугаданная русским обществом и войском ранее, нежели она стала известна правительственным сферам.
Масса государственных
дел положительно отнимала у него все
время, совершенно поглощала его и не давала возможности, даже при желании, следить за внутреннею жизнью близких ему людей, а быть может он и не подозревал о существовании такой жизни.
В долгу, как в шелку, он вечно нуждался в деньгах, кредит же почти исчез после того, как он принужден был снять военный мундир, имевший большое значение в глазах и поставщиков, и ростовщиков того
времени. Бесконтрольное и безотчетное распоряжение хотя и незначительным состоянием его кузины было ему на руку; он, что называется, оперился и пошел чертить, так что домой не появлялся подчас по нескольку
дней.
Главнокомандующий армией Бенингсен донес императору о поражении нашей армии под Фридландом на другой
день после битвы; в конце донесения он намекал на необходимость перемирия, с целью выиграть
время и вознаградить наши потери.
Время шло. Прошло два года, когда в один прекрасный
день «сенаторский курьер» привез Павлу Кирилловичу высочайший приказ о назначении его сенатором. Приказ был подписан и Аракчеевым.
Прошло несколько
дней, во
время которых графиня усиленно работала над письмом к мужу, изорвав несколько десятков начатых, но неоконченных. Наконец, письмо было написано и одобрено триумвиратом.
Настасья Федоровна, живавшая, впрочем, по зимам подолгу в Петербурге, тоже чувствовала эту томительную скуку, особенно во
время отсутствия графа, занятого по горло
делами, и срывала свою злость по-прежнему на окружавших ее безответных крепостных девушках.
— Да молодцы-то мои, что со мной в известном
деле были, боюсь без меня распояшутся, набедокурят, что так первое-то
время все за ними мой глазок смотреть надобен, не ровен час…
Большинство исторических источников, враждебно относящихся к деятельности графа Аракчеева во
время царствования императора Александра Павловича, видят в этой заботе о здоровье графа и советах ему ехать за границу лишь предлог деликатно удалить его от управления государственными
делами, так как император Николай Павлович признал-де его деятельность вредною для России.
Смерть мужа не поразила Ольгу Николаевну своею неожиданностью — он уже с год, как был прикован к постели, и месяца три его смерти ожидали со
дня на
день — и не внесла какое-либо изменение в домашний режим, так как не только во
время тяжкой болезни Валериана Павловича, но и ранее, с первого
дня их брака, Ольга Николаевна была в доме единственной полновластной хозяйкой, слову которой безусловно повиновались все домашние, начиная с самого хозяина дома и кончая последним «казачком» их многочисленной дворни.
На другой
день, за час до назначенного
времени для представления графу, он уже был в знаменитом Грузине — резиденции Алексея Андреевича.
В это-то
время, когда граф Алексей Андреевич, увлекаемый мечтою создать что-то необыкновенное из устройства военных поселений, так ревниво преследовал малейшее порицание задуманного им, по его мнению, великого
дела, он, в лице Хвостова, встретил непрошенного дерзкого противника своей заветной мысли.
Осень 1814 года, во
время которой происходили описываемые нами события, была поздняя, но сухая и ясная. Была уже половина октября, а деревья еще не обнажались от покрасневшей листвы.
Днем в воздухе чувствовалась даже теплота, только к ночи температура резко понижалась, а на заре были холодные утренники.
— Плохое
дело старость, — начал, вздохнув, Алексей Андреевич, — хотелось бы потрудиться да поработать, но силы изменяют. Вот в твои лета я работал и усталости не знал. Самый счастливый возраст, чтобы трудиться для собственной и ближнего пользы — так охоты, видно, нет, лень одолела, а между тем, и стыдно, и грешно человеку в твоих летах тратить попусту
время…
— Я… за этой… твоей болезнью… совсем растерялась… и позабыла сказать тебе… что за то
время, как ты хворал, наши
дела значительно поправились… Мы выиграли процесс… помнишь, о котором хлопотал отец… и теперь ты можешь располагать пятью тысячами годового дохода… Мне самой на старости лет не надо; так как Ольга и слышать не хочет, чтобы я покинула ее…
Прощаясь с великим князем Николаем Павловичем, который, по его желанию, должен был принять прямое участие в правительственных
делах во
время его отсутствия, Александр Павлович сказал...
Не без сильного сопротивления согласился он принять на себя управление государственными
делами во
время этого междуцарствия и то, уступив лишь просьбам, даже приказаниям своей матери.
Официальные, или, если можно так выразиться, протокольные источники произведенного следствия видят главными виновниками вспыхнувшего за несколько часов заговора представителей нашей армии, мы же полагаем, что эти «представители» только явились олицетворением русской пословицы: «В семье не без урода», — и никакого отношения к общему настроению русской армии того
времени иметь не могли, что красноречиво доказывается быстрым подавлением «безумного
дела» тою же, всегда преданной престолу армиею.
С рокового
дня 14 декабря, когда он по назначению членов «Союза благоденствия» — какою злою ирониею звучало в это
время это название — должен был с некоторыми из своих сотоварищей изображать «бунтующий народ», вел несчастный, к ужасу своему прозревший в самый момент начала безумного, братоубийственного
дела, скитальческую жизнь — жизнь нового Каина.
Эти вопросы во
время тяжелых
дней и бессонных ночей не раз задавал себе сам Василий Васильевич.
Хрущев передал графине те сведения, которые Ольга Николаевна Хвостова получила в Новгороде и Грузине, во
время своих безуспешных поисков канувшего, как ключ ко
дну, сына.
«Жизнь есть служба! — любил повторять граф. — Великий князь Николай Павлович, — добавлял он по обыкновению, — совершенно
разделяет мое мнение. Еще в молодости, после войны двенадцатого года, раз во
время царскосельских маневров он сказал мне замечательные слова, которых я не забуду пока жив. Я записал их слово в слово и выучил наизусть, как катехизис».
«Я ласкал ее, — продолжал рассуждать сам с собой граф, — но только тогда, когда у меня было свободное
время, было желание, разве я мог
разделять страсть этой огненной по натуре женщины, не естественно ли, что она изменяла мне?»
В тот
день, когда граф пришел к такому выводу, он тотчас же сделал распоряжение возвратить в барский дом Таню, считавшуюся племянницей покойной Минкиной, сосланную им же сгоряча на скотный двор. Девочке шел в то
время четырнадцатый год. В том же письме Алексей Андреевич приказал взять из кладовой и повесить портрет Настасьи Федоровны на прежнее место.
Вспомнились графу недавние торжественно страшные
дни, произведшие не на него одного глубокое впечатление, а на всю Россию —
время продолжительного печального кортежа с прахом усопшего императора от Таганрога до Петербурга.
Невдалеке от дома Ольги Николаевны Хвостовой, на том же Сивцевом Вражке, жила издавна известная почти всей Москве того
времени одинокая старая
дева Ираида Степановна Погорелова, всегда окруженная толпой разношерстных приживалок.
Министр духовных
дел князь Александр Николаевич Голицын объявил ему на это открыто Высочайшее соизволение и в то же
время секретно Высочайшую волю исполнить, прежде отъезда, особое поручение государя.
После сего мы останемся в спокойном уповании, что в
день, когда Царь царствующих, по общему для земнородных закону, воззовет нас от сего временного царствия в вечность, государственные сословия, которым настоящая непреложная воля наша и сие законное постановление наше, в надлежащее
время, по распоряжению нашему, должно быть известно, принесут верноподданническую преданность свою назначенному нами наследственному императору единого, нераздельного Престола Всероссийской Империи, Царства Польского и Княжества Финляндского.
Филарет отвечал, что 29 числа, в повечерии
дня тезоименитства государя, он будет лично совершать всенощное бдение в Успенском соборе и при вступлении в алтарь по чину службы, прежде ее начатия, воспользуется этим
временем, чтобы положить запечатанный конверт в ковчег к прочим актам, не открывая, впрочем, никому, что это значит.
— В это же
время, матушка Наталья Федоровна, — говорила жена смотрителя, знакомая давно с Аракчеевой, она знала, что та не любила, чтобы ее титуловали «графиней» или «сиятельством», — мороз был еще сильней, чем сегодняшний,
дня четыре уже будет тому назад, да и темней было, не в пример, чем теперь, слышу я кто-то на крыльцо вбежал, отворил дверь и шасть в горницу.