День, назначенный для освящения церкви, быстро приближался, приближалось и 10 октября, когда
граф решил переехать снова в Петербург, куда всем сердцем стремилась графиня.
Неточные совпадения
Добродушный и честный старик был возмущен строгостью
графа и
решил выступить защитником молодых людей, тем более, что Талечка жалобно прошептала ему на ухо: «Бедные!»
Федор Николаевич
решил все-таки, когда
граф сделает дочери предложение, стороной и деликатно спросить его об этой Настасье. Наступил первый день нового 1806 года.
«Врет, притворяется…» —
решил граф.
«Отношения мои с ней окончены навсегда, а как экономка она незаменима, жена — девочка, что смыслит в хозяйстве, и что такое связь с холопкой, разорвал и баста — пикнуть не посмеет, только благодарна будет, что в три шеи не прогнал…» — рассудил
граф и
решил все оставить по-прежнему, но на свидание с Минкиной перед свадьбой не решился и упорно оставался в Петербурге в течение более полугода.
Такие чувства волновали
графа, уже после первого месяца охладевшего к своей жене, а с другой стороны, силою своей железной воли, он старался побороть этот соблазн и остаться верным долгу, клятве, произнесенной перед алтарем, и, наконец,
решил «от греха» на самом деле уволить Настасью.
Окружив себя лицами, враждебными всесильному
графу, он увидал, что эти лица далее глумления над царским любимцем «за стеною» не идут и от них ему нечего ждать нужной протекции, а между тем, чувствовать себя выкинутым за борт государственного корабля для честолюбивого Зарудина стало невыносимым, и он
решил обратиться к тому же, как он уверял всех, злейшему врагу его —
графу Аракчееву.
Граф прекратил допросы, но все это показалось ему настолько подозрительным, что он
решил во что бы то ни стало обнаружить истину.
Делать было нечего и Шумский
решил обратиться за разъяснением мучившего его рокового вопроса к тем, которых считал своими отцом и матерью, к
графу Аракчееву и Настасье Федоровне.
Так
решил граф Аракчеев и начал припоминать все мелкие заботы, которыми окружала его эта женщина, угадывавшая его желания по взгляду, по мановению его руки… Даже устранение с его пути Бахметьевой, устранение, несомненно, преступное, но явившееся единственным исходом, чтобы избегнуть громкого скандала, в его глазах явилось почти доблестным поступком Минкиной… Из любви к нему она не останавливалась перед преступлениями!..
Исполнение просьбы жены —
граф внутренне
решил это — его священная обязанность, тем более, что просьба в глазах
графа была более чем основательна, — разумная милость не уничтожила благодетельных последствий разумной строгости.
Чувство это доходило до того, что
граф почти бесповоротно
решил в своем уме, что лучше он лишится ее, чем отдаст ее своими руками другому. Это было чувство скупца, дрожащего над своими сокровищами, лежащими совершенно без пользы для него самого в его сундуках.
«Будь что будет!» —
решил он и отправился с обычным утренним визитом к
графу.
Еще ранее он
решил после визита к Наталье Федоровне заехать в Грузино к
графу Алексею Андреевичу, просившего его запискою заехать к нему для личного рассказа о пережитых им днях во время бунта.
Неточные совпадения
Он и скрылся, а я проснулся и про все это позабыл и не чаю того, что все эти погибели сейчас по ряду и начнутся. Но только через некоторое время поехали мы с
графом и с графинею в Воронеж, — к новоявленным мощам маленькую графиньку косолапую на исцеление туда везли, и остановились в Елецком уезде, в селе Крутом лошадей кормить, я и опять под колодой уснул, и вижу — опять идет тот монашек, которого я
решил, и говорит:
— Ну, вот видишь ли: мы
решили, что
граф не виноват…
— Ну так воля твоя, — он
решит в его пользу.
Граф, говорят, в пятнадцати шагах пулю в пулю так и сажает, а для тебя, как нарочно, и промахнется! Положим даже, что суд божий и попустил бы такую неловкость и несправедливость: ты бы как-нибудь ненарочно и убил его — что ж толку? разве ты этим воротил бы любовь красавицы? Нет, она бы тебя возненавидела, да притом тебя бы отдали в солдаты… А главное, ты бы на другой же день стал рвать на себе волосы с отчаяния и тотчас охладел бы к своей возлюбленной…
— Непременно зайду!.. Я сам это думал! — подхватил
граф, хотя вовсе не думал этого делать, — на том основании, что он еще прежде неоднократно забегал к Домне Осиповне, заводил с ней разговор о Бегушеве, но она ни звука не произносила при этом: тяжело ли ей было говорить о нем или просто скучно, —
граф не знал, как
решить!
— Всем надобно идти, всем! —
решил граф.