Неточные совпадения
Главный
врач встретил знакомого офицера, расспросил его насчет пути и опять повел нас сам, не беря проводника. Опять мы сбивались с дороги, ехали бог весть куда. Опять ломались дышла, и несъезженные лошади опрокидывали возы. Подходя к Сахотазе, мы нагнали наш дивизионный обоз. Начальник обоза показал нам новый
приказ, по которому мы должны были идти на станцию Суятунь.
Мы двинулись к железной дороге и пошли вдоль пути на юг. Валялись разбитые в щепы телеграфные столбы, по земле тянулась исковерканная проволока. Нас нагнал казак и вручил обоим главным
врачам по пакету. Это был
приказ из корпуса. В нем госпиталям предписывалось немедленно свернуться, уйти со станции Шахе (предполагалось, что мы уж там) и воротиться на прежнее место стоянки к станции Суятунь.
Нарушая прямые
приказы начальства,
врачи мукденских бараков на свой риск отделили часть барака под полостных раненых и не эвакуировали их. Результат получился поразительный: все они, двадцать четыре человека, выздоровели, только один получил ограниченный перитонит, один — гнойный плеврит, и оба поправились.
Мы передвигались, вновь и вновь отделывали фанзы под вольных, наконец, развертывались; новый
приказ, — опять свертываемся, и опять идем за своею частью, У нас был не полевой подвижной госпиталь, — было, как острили
врачи, просто нечто «полевое-подвижное».
В госпитале полною, бесконтрольною хозяйкою была Новицкая. Солдаты команды обязаны были вытягиваться перед нею во фронт.
Врачам смешно было и подумать, чтобы Новицкая стала исполнять их
приказы: она их совершенно игнорировала. То и дело происходили столкновения.
В сочельник под вечер к нам пришел телеграфный
приказ: в виду ожидающегося боя, немедленно выехать в дивизионный лазарет обоим главным
врачам госпиталей, захватив с собой по два младших
врача и по две сестры. Наш дивизионный лазарет уже несколько дней назад был передвинут из Ченгоузы версты на четыре к югу, к самым позициям.
Приказ представлял собою вопиющее беззаконие: главного
врача госпиталя ни в коем случае нельзя откомандировывать от его госпиталя, раз госпиталь открыт.
Мы простояли день, другой. На имя главного
врача одного из госпиталей пришел новый
приказ Четыркина, — всем госпиталям развернуться, и такому-то госпиталю принимать тяжело-раненых, такому-то — заразных больных и т. д. Нашему госпиталю предписывалось принимать «легко-больных и легко-раненых, до излечения». Все хохотали. Конечно, ни один из госпиталей не развернулся, потому что принимать было некого.
Главный
врач уезжал в казначейство на станцию Куанчендзы и написал письмо старшему в чине главному
врачу; в письме он просил потесниться и дать в деревне место нашему госпиталю, так как, на основании
приказа начальника санитарной части третьей армии, мы тоже должны стоять в этой деревне. Шанцер и я поехали с письмом.
— Да ведь в ней для него вся душа госпиталя!
Врачи, аптека, палаты, — это только неважные придатки к канцелярии! Бедняга-письмоводитель работает у нас по двадцать часов в сутки, — пишет, пишет… Мы живем с главным
врачом в соседних фанзах, встречаемся десяток раз в день, а ежедневно получаем от него бумаги с «предписаниями»… Посмотрели бы вы его
приказы по госпиталю, — это целые фолианты!
Боевые награды, ордена с мечами, получали интенданты, контролеры, тыловые
врачи. Такая крупная награда, как Владимир с мечами, давалась штабным офицерам за «разновременные отличия в делах против японцев». Станислава второй степени с мечами, также «за отличие в разновременных делах с японцами», получил от Куропаткина… «корреспондент, потомственный дворянин Немирович-Данченко»! (
Приказ главноком., 1904, № 755).
Неточные совпадения
Знаниями и объяснениями
врача остался великий князь очень доволен. Почему и отдал Мамону
приказ, чтобы все жители Москвы, в случае каких-либо недугов, немедленно являлись к дворскому лекарю или посылали за ним, показывали ему тотчас язык и подавали руку. Для ослушников прибавлена оговорка.
Через четыре дня, в которые радость и счастье — эти лучшие
врачи всех человеческих недугов — окончательно преобразили болезненную Машу и почти воротили ей тот цветущий вид, который был у нее два года тому назад, в ворота Новодевичьего монастыря въехала придворная карета, и один из камер-лакеев, стоявших на запятках, прошел в помещение игуменьи Досифеи и передал ей пакет с большою печатью. Это был собственноручный
приказ императрицы Екатерины об отпуске из монастыря дворянки Марьи Осиповны Олениной.