На станциях все были новые, необычные картины. Везде был праздник очнувшегося раба, почувствовавшего себя полноценным человеком. На станции Зима мы сошли пообедать. В зале I–II класса сидели за столом ремонтные рабочие с грубыми, мозолистыми руками. Они обедали, пили водку. Все стулья были заняты. Рабочие украдкою следили смеющимися глазами, как мы
оглядывали зал, ища свободных стульев.
Когда ему предоставлено было слово, он медленно встал, обнаружив всю свою грациозную фигуру в шитом мундире, и, положив обе руки на конторку, слегка склонив голову,
оглядел залу, избегая взглядом подсудимых, и начал:
Хвалынцев машинально стал
оглядывать залу: узкие потускнелые зеркала с бронзовой инкрустацией; хрустальная люстра под росписным потолком; у мебели тонкие точеные ножки и ручки, в виде египетских грифов и мумий; давным-давно слинялый и выцвевший штоф на спинках и сиденьях; темные портреты, а на портретах все Екатерининская пудра да высочайшие Александровские воротники, жабо да хохлы, скученные на лоб.
Неточные совпадения
— И ведь сколько и каких напряженных усилий стоит это притворство, — продолжал думать Нехлюдов,
оглядывая эту огромную
залу, эти портреты, лампы, кресла, мундиры, эти толстые стены, окна, вспоминая всю громадность этого здания и еще бòльшую громадность самого учреждения, всю армию чиновников, писцов, сторожей, курьеров, не только здесь, но во всей России, получающих жалованье за эту никому ненужную комедию.
Публика опять смеялась, так что председатель пригрозил удалить из
залы заседания всех. Харитина точно вся приподнялась и вызывающе
оглядывала соседей. Чему они радуются?
Комната, из которой выглянул Петр Степанович, была большая овальная прихожая. Тут до него сидел Алексей Егорыч, но он его выслал. Николай Всеволодович притворил за собою дверь в
залу и остановился в ожидании. Петр Степанович быстро и пытливо
оглядел его.
Он как будто не совсем понимал значение происходящего и по виду был совершенно равнодушен: моргал белыми ресницами, тупо, без любопытства,
оглядывал незнакомую важную
залу и ковырял в носу жестким, заскорузлым, негнущимся пальцем.
Он делает Малахину под козырек и, читая на пути бланки, бежит к себе. Старик очень доволен только что бывшим разговором; он улыбается и
оглядывает всю
залу, как бы ища: нет ли тут еще чего-нибудь приятного?