Мы стали укладываться у костра. Трещала и перекатывалась пальба, в воздухе осами жужжали пули, — это не волновало души. Занимались к северу пожаром все
новые станции, — это были простые факелы, равнодушно и деловито горевшие на горизонте… Мелькнула мысль о далеких, милых людях. Мелькнула, вспыхнула и равнодушно погасла.
Неточные совпадения
В Маньчжурии нам дали
новый маршрут, и теперь мы ехали точно по этому маршруту; поезд стоял на
станциях положенное число минут и шел дальше. Мы уже совсем отвыкли от такой аккуратной езды.
Главный врач встретил знакомого офицера, расспросил его насчет пути и опять повел нас сам, не беря проводника. Опять мы сбивались с дороги, ехали бог весть куда. Опять ломались дышла, и несъезженные лошади опрокидывали возы. Подходя к Сахотазе, мы нагнали наш дивизионный обоз. Начальник обоза показал нам
новый приказ, по которому мы должны были идти на
станцию Суятунь.
Сыпингай кишел войсками и учреждениями. У
станции стоял роскошный поезд
нового главнокомандующего, Леневича. Поезд сверкал зеркальными стеклами, в вагоне-кухне работали повара. По платформе расхаживали штабные, — чистенькие, нарядные, откормленные, — и странно было видеть их среди проходивших мимо изнуренных, покрытых пылью офицеров и солдат. Рождалась злоба и вражда.
Поздно вечером 14 марта наши два и еще шесть других подвижных госпиталей получили от генерала Четыркина
новое предписание, — завтра, к 12 ч. дня, выступить и идти в деревню Лидиатунь. К приказу были приложены кроки местности с обозначением главных деревень по пути. Нужно было идти тридцать верст на север вдоль железной дороги до
станции Фанцзятунь, а оттуда верст двадцать на запад.
На
станциях все были
новые, необычные картины. Везде был праздник очнувшегося раба, почувствовавшего себя полноценным человеком. На
станции Зима мы сошли пообедать. В зале I–II класса сидели за столом ремонтные рабочие с грубыми, мозолистыми руками. Они обедали, пили водку. Все стулья были заняты. Рабочие украдкою следили смеющимися глазами, как мы оглядывали зал, ища свободных стульев.
Шестьсот семьдесят восемь рублей Капелю, а там видно будет…» И уже совсем смутные видения застилают мысль, и только голос Ванюши и чувство прекращенного движения нарушают здоровый, молодой сон, и, сам не помня, перелезает он в другие сани на
новой станции и едет далее.
Неточные совпадения
Дорогой, в вагоне, он разговаривал с соседями о политике, о
новых железных дорогах, и, так же как в Москве, его одолевала путаница понятий, недовольство собой, стыд пред чем-то; но когда он вышел на своей
станции, узнал кривого кучера Игната с поднятым воротником кафтана, когда увидал в неярком свете, падающем из окон
станции, свои ковровые сани, своих лошадей с подвязанными хвостами, в сбруе с кольцами и мохрами, когда кучер Игнат, еще в то время как укладывались, рассказал ему деревенские новости, о приходе рядчика и о том, что отелилась Пава, — он почувствовал, что понемногу путаница разъясняется, и стыд и недовольство собой проходят.
Вот новую-то избу хотим под станок (
станцию) отдать».
Что нам известно о хлебопашестве в этом углу Сибири, который причислен, кажется, так, из снихождения, к жилым местам, к Якутской области? что оно не удается, невозможно; а между тем на самых свежих и
новых поселениях, на реке Мае, при выходе нашем из лодки на
станции, нам первые бросались в глаза огороды и снопы хлеба, на первый раз ячменя и конопли.
В 1910 году, зимой, я вернулся в Хабаровск и тотчас поехал на
станцию Корфовскую, чтобы навестить дорогую могилку. Я не узнал места — все изменилось: около
станции возник целый поселок, в пригорьях Хехцира открыли ломки гранита, начались порубки леса, заготовка шпал. Мы с А.И. Дзюлем несколько раз принимались искать могилу Дерсу, но напрасно. Приметные кедры исчезли, появились
новые дороги, насыпи, выемки, бугры, рытвины и ямы…
Река Бикин в нижнем течении. — Ночевка в покинутом жилище. — Грязная вода. — Местность Сигоу. —
Новый год. — Прием у китайцев. — Встреча с Мерзляковым. — Олон. Порочное население. — Табандо. — Река Алчан. — Железнодорожная
станция.