Неточные совпадения
Я ушел в свою комнату, подошел
к окну. На улице серели сугробы хрящеватого снега. Суки ветел над забором
тянулись, как окаменевшие черные змеи. Было мокро и хмуро. Старуха с надвинутым на лоб платком шла с ведром по грязной, скользкой тропинке. Все выглядело спокойно и обычно, но было то и не то, во всем чувствовался скрытый ужас.
Блестели желтые огоньки за решетчатыми
окнами церквей. В открывавшиеся двери доносилось пение.
Тянулись к притворам черные фигуры. Туда они шли, в каменные здания с придавленными куполами, чтобы добыть там оправдание непонятной жизни и смысл для бессмысленного.
Молодых провожали. Толпа сослуживцев и родных стояла с бокалами и ждала, когда пойдет поезд, чтобы крикнуть «ура», и Петр Леонтьич, отец, в цилиндре, в учительском фраке, уже пьяный и уже очень бледный, все
тянулся к окну со своим бокалом и говорил умоляюще:
Неточные совпадения
Бесконечно долго
тянулась эта опустошенная, немая ночь, потом загудел благовест
к ранней обедне, — медь колоколов пела так громко, что стекла
окон отзывались ноющим звуком, звук этот напоминал начало зубной боли.
Николай Иванович жил на окраине города, в пустынной улице, в маленьком зеленом флигеле, пристроенном
к двухэтажному, распухшему от старости, темному дому. Перед флигелем был густой палисадник, и в
окна трех комнат квартиры ласково заглядывали ветви сиреней, акаций, серебряные листья молодых тополей. В комнатах было тихо, чисто, на полу безмолвно дрожали узорчатые тени, по стенам
тянулись полки, тесно уставленные книгами, и висели портреты каких-то строгих людей.
Матвей попробовал вернуться. Он еще не понимал хорошенько, что такое с ним случилось, но сердце у него застучало в груди, а потом начало как будто падать. Улица, на которой он стоял, была точь-в-точь такая, как и та, где был дом старой барыни. Только занавески в
окнах были опущены на правой стороне, а тени от домов
тянулись на левой. Он прошел квартал, постоял у другого угла, оглянулся, вернулся опять и начал тихо удаляться, все оглядываясь, точно его тянуло
к месту или на ногах у него были пудовые гири.
И начинало мне представляться, что годы и десятки лет будет
тянуться этот ненастный вечер, будет
тянуться вплоть до моей смерти, и так же будет реветь за
окнами ветер, так же тускло будет гореть лампа под убогим зеленым абажуром, так же тревожно буду ходить я взад и вперед по моей комнате, так же будет сидеть около печки молчаливый, сосредоточенный Ярмола — странное, чуждое мне существо, равнодушное ко всему на свете: и
к тому, что у него дома в семье есть нечего, и
к бушеванию ветра, и
к моей неопределенной, разъедающей тоске.
Прелестный вид, представившийся глазам его, был общий, губернский, форменный: плохо выкрашенная каланча, с подвижным полицейским солдатом наверху, первая бросилась в глаза; собор древней постройки виднелся из-за длинного и, разумеется, желтого здания присутственных мест, воздвигнутого в известном штиле; потом две-три приходские церкви, из которых каждая представляла две-три эпохи архитектуры: древние византийские стены украшались греческим порталом, или готическими
окнами, или тем и другим вместе; потом дом губернатора с сенями, украшенными жандармом и двумя-тремя просителями из бородачей; наконец, обывательские дома, совершенно те же, как во всех наших городах, с чахоточными колоннами, прилепленными
к самой стене, с мезонином, не обитаемым зимою от итальянского
окна во всю стену, с флигелем, закопченным, в котором помещается дворня, с конюшней, в которой хранятся лошади; дома эти, как водится, были куплены вежливыми кавалерами на дамские имена; немного наискось
тянулся гостиный двор, белый снаружи, темный внутри, вечно сырой и холодный; в нем можно было все найти — коленкоры, кисеи, пиконеты, — все, кроме того, что нужно купить.