— О-ох, это будущее! Слава богу, теперь сами все в
душе чувствуют, что оно никогда не придет. А как раньше-то, в старинные времена: Liberte! Egalite! Fraternite! [Свобода! Равенство! Братство! (франц.).] Сытость всеобщая!.. Ждали: вот-вот сейчас все начнут целоваться обмякшими ртами, а по земле полетят жареные индюшки… Не-ет-с, не так-то это легко делается! По-прежнему пошла всеобщая буча. Сколько борьбы, радостей, страданий! Какая жизнь кругом прекрасная! Весело жить.
— Но вы-то, вы-то!.. Константин Сергеевич, что вы такое сейчас говорили? Всегда я в
душе чувствовала, что вы не такой, каким кажетесь. Вот вы спорили с Крахтом о рабстве, о ваших неведомых силах, — и мне казалось: вы говорите из моей души, отливаете в слова то, что в ней. Так было странно!
Неточные совпадения
Любовь и горькая жалость были во мне. Я обнял его и целовал — нежно, как маленького, беззащитного брата. Алексей вдруг всхлипнул, обнял мою шею и тоже крепко поцеловал меня. И я
чувствовал, как страшно пусто и как страшно холодно в его
душе.
От печки жарко. Темные налеты, мигая, проносятся по раскаленным углям. Синие огоньки колышутся медленнее. Их зловещая, уничтожающая правда — ложь, я это
чувствую сердцем, но она глубока, жизненна и серьезна. А мне все нужно начинать сначала, все, чем я жил. У меня, — о, у меня «дума лютая» звучала такой захватывающею, безнадежною тоскою! Самому было приятно слушать. И теперь мне стыдно за это. И так же стыдно за все мелкие, без корней в
душе ответы, которыми я до сих пор жил.
И может быть… Я все больше начинаю подозревать: может быть, ничего этого не будет. Я тоже бурьян. Когда Ивашкевич читал свою драму и я, всей
душой противясь, невольно покорялся вставшей красоте, — я
почувствовал себя перед ним таким мелким и плоским. А вчера, — ну, уж расскажу и это, — вчера у Будиновских меня срезали позорно, как мальчишку.
Я
чувствую трепет, я вижу сквозь темноту, — в глубине моей
души лежит неведомый мне хозяин. Он все время там лежал, но только теперь я в смятении начинаю чуять его. Что он там в моей
душе делает, я не знаю… И не хочу я его! Я раньше посмотрю, принимаю ли я ту истину, которую он в меня вложил. Но на что же мне опереться против него?
Я вглядывался, как выходил из тела мутный ужас и очищал
душу. Хотелось оглядываться, искать его, как что-то чужое, — откуда он прополз в меня? Куда опять уползает? Казалось мне, я
чувствую в своем теле тайную жизнь каждой клеточки-властительницы,
чувствую, как они втянули в себя мою
душу и теперь медленно выпускают обратно.
Я потерял себя. Совсем потерял себя, как иголку в густой траве. Где я? Что я? Я
чувствую: моя
душа куда-то ушла. Она оторвалась от сознания, ушла в глубину, невидимыми щупальцами охватывает из темноты мой мозг — мой убогий, бессильный мозг, — не способный ни на что живое. И тело мое стало для меня чуждым, не моим.
Большие глаза улыбались нежно и радостно. Пьяно-веселым вихрем все крутилось во мне, и я
чувствовал — этому вихрю звучит в ответ странно насторожившаяся
душа.
Что еще говорилось? Не помню. Бессвязный бред в неподвижном тумане, где низом шел ласкающий запах весенних почек и мертво стояло вдали белое зарево. Не важно, что говорилось, — разговор опять шел помимо слов. И не только я
чувствовал, как в ответ мне звучала ее
душа. Была странная власть над нею, — покорно и беззащитно она втягивалась в крутящийся вихрь.
Но
душа на все смотрит как из глубокой черной дыры. Далеко где-то звенят ласточки. Равнодушно проходят цветы — распускаются, теряют уборы… И сирень уже закоричневела, сморщилась. А я все собирался
почувствовать ее. Ну, все равно.
Я лежал, смотрел, как светило солнце сквозь сетку трав на валу канавы.
Душа незаметно заполнялась тяжелым, душным чадом. Что-то приближалось к ней, — медленно приближалось что-то небывало ужасное. Сердце то вздрагивало резко, то замирало. И вдруг я
почувствовал — смерть.
Я
почувствовал — она здесь. Подползла откуда-то — унылая, тусклая, — обвилась, сунула нос в мою
душу и нюхает. Она не собиралась сейчас взять меня, только приползла взглянуть на будущую добычу. И все внутри затрепетало в понятой вдруг обреченности своей на уничтожение.
Хотелось перестать метаться, свиться
душою в клубок, покорно лечь и в неподвижном ужасе
чувствовать, что вот она, вот она над тобою, несвержимая владычица…
Слава богу, наконец-то! Так, иначе, — но это должно было случиться. И по той радости освобождения, которая вдруг охватила
душу, я
чувствую, — возврата быть не может. Произошло это вчера, в воскресенье. Мы с Катрою собрались кататься.
Бородкин. Знаем мы эти речи-то. Оне хороши, пока вы их слушаете. Бывало, сидишь в лавке, вечера-то ждешь не дождешься, вся душа изомрет, и то и другое передумаешь, что тебе сказать-то, а как придешь, и слова не выговоришь. А скажется слово, так от сердца, что
душа чувствует; а у них речи ученые — говорят одно, а думают другое. Видимое дело, что ему твои деньги нужны; нешто б он не нашел невесту помимо тебя.
Неточные совпадения
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет,
чувствую сам, это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты
души предложил.
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь в тех летах, в которых
душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце
чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные в своих понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О мой друг! Умей различить, умей остановиться с теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и сердце.
Правдин. А кого он невзлюбит, тот дурной человек. (К Софье.) Я и сам имею честь знать вашего дядюшку. А, сверх того, от многих слышал об нем то, что вселило в
душу мою истинное к нему почтение. Что называют в нем угрюмостью, грубостью, то есть одно действие его прямодушия. Отроду язык его не говорил да, когда
душа его
чувствовала нет.
Стародум(целуя сам ее руки). Она в твоей
душе. Благодарю Бога, что в самой тебе нахожу твердое основание твоего счастия. Оно не будет зависеть ни от знатности, ни от богатства. Все это прийти к тебе может; однако для тебя есть счастье всего этого больше. Это то, чтоб
чувствовать себя достойною всех благ, которыми ты можешь наслаждаться…
Он
чувствовал, что за это в
душе его поднималась чувство злобы, разрушавшее его спокойствие и всю заслугу подвига.