Перед нами совсем другая женщина, чем в начале романа. Не узнаешь прежней Анны, как будто кто-то подменил ее. Когда-то
с вызовом отчаяния Анна называла себя «любовницей», шла на признание себя «погибшей женщиной». Теперь она действительно становится такою.
Неточные совпадения
Сам Дмитрий в восторге от своего поступка. Но что
вызвало этот поступок? Только ли «искра божия», вспыхнувшая в разнузданном хаме? Или, рядом
с нею, тут было все то же утонченное нравственное сладострастие, которого здоровой крови даже не понять: «Вся от меня зависит, вся, вся кругом, и
с душой, и
с телом. Очерчена». А он, как Подросток в своих сладострастных мечтах: «они набегут, как вода, предлагая мне все, что может предложить женщина. Но я от них ничего не возьму.
С меня довольно сего сознания».
Он вспомнил то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального
с медведем и пускал его на воду, или когда он
вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика»…
«Да и все казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении
с тем строгим и величественным строем мысли, который
вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти.
И теперь,
с широко раскрывшимися глазами, Толстой уже не сможет так легко, как прежде, видеть во всем благообразие. Тот же жизнерадостный, неистощимо добродушный Стива Облонский
вызовет в нем только гадливый трепет. «Как их много, как ужасно их много и какие они сытые, какие у них чистые рубашки, руки, как хорошо начищены у всех сапоги, и кто это все делает?»
Но Заратустра только
с ненавистью и отвращением относится к человеку, поскольку он является «диссонансом»: наличный человек
вызывает в нем такой же «смех и болезненный стыд», какой в человеке
вызывает обезьяна.
Вечные вопросы Достоевского: почему я должен быть нравственным, почему я должен быть порядочным, раз нет бога? —
вызвали бы у Ницше только усмешку: «Мы отнеслись бы
с предубеждением к человеку, если бы услышали, что ему нужны особые основания, чтобы оставаться порядочным. Словечко «ибо» в известных случаях компрометирует; иногда мы даже опровергаем себя самих единственным «ибо».
— Подай я вам милостыню, — сказала она вдруг твердо, — и вы отмстите мне за нее потом еще пуще, чем теперь грозите, потому что никогда не забудете, что стояли предо мною таким нищим… Не могу я слышать от вас угроз! — заключила она почти с негодованием, чуть не
с вызовом посмотрев на него.
— Что сделала? Куда ты меня тащишь? Уж не прощения ли просить у ней, за то, что она твою мать оскорбила и твой дом срамить приехала, низкий ты человек? — крикнула опять Варя, торжествуя и
с вызовом смотря на брата.
Бек-Агамалов сразу точно опомнился и сел. Он казался заметно сконфуженным за свой неистовый порыв, но его тонкие ноздри, из которых с шумом вылетало дыхание, раздувались и трепетали, а черные глаза, обезображенные гневом, исподлобья, но
с вызовом обводили присутствующих.
Неточные совпадения
Он говорил то самое, что предлагал Сергей Иванович; но, очевидно, он ненавидел его и всю его партию, и это чувство ненависти сообщилось всей партии и
вызвало отпор такого же, хотя и более приличного озлобления
с другой стороны. Поднялись крики, и на минуту всё смешалось, так что губернский предводитель должен был просить о порядке.
С вечера Константин Левин пошел в контору, сделал распоряжение о работах и послал по деревням
вызвать на завтра косцов,
с тем чтобы косить Калиновый луг, самый большой и лучший.
— Ах, не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая
с кресла и как бы желая уйти, но останавливаясь в дверях. — Законы есть, матушка, и если ты уж
вызвала меня на это, то я тебе скажу, кто виноват во всем: ты и ты, одна ты. Законы против таких молодчиков всегда были и есть! Да-с, если бы не было того, чего не должно было быть, я — старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите, возите к себе этих шарлатанов.
Вронский уже несколько раз пытался, хотя и не так решительно, как теперь, наводить ее на обсуждение своего положения и каждый раз сталкивался
с тою поверхностностию и легкостью суждений,
с которою она теперь отвечала на его
вызов.
Вронский в первый раз испытывал против Анны чувство досады, почти злобы за ее умышленное непонимание своего положения. Чувство это усиливалось еще тем, что он не мог выразить ей причину своей досады. Если б он сказал ей прямо то, что он думал, то он сказал бы: «в этом наряде,
с известной всем княжной появиться в театре — значило не только признать свое положение погибшей женщины, но и бросить
вызов свету, т. е. навсегда отречься от него».