Неточные совпадения
«Красота везде неизреченная, — умиленно говорит старец Макар Иванович. — Травка растет, — расти, травка божия! птичка поет, — пой, птичка божия; ребеночек у женщины на руках пискнул, — господь с тобой, маленький человечек; расти на
счастье, младенчик!.. Хорошо на
свете, милый!»
Солнце — яркое, горячее солнце над прекрасною землею. Куда ни взглянешь, всюду неожиданная, таинственно-значительная жизнь, всюду блеск,
счастье, бодрость и вечная, нетускнеющая красота. Как будто из мрачного подземелья вдруг вышел на весенний простор, грудь дышит глубоко и свободно. Вспоминается далекое, изжитое детство: тогда вот мир воспринимался в таком
свете и чистоте, тогда ощущалась эта таинственная значительность всего, что кругом.
— Не понимаю вас. Если человек понял, что
счастье — в любви, то он и будет жить в любви. Если я стою в темной комнате и вижу в соседней комнате
свет, и мне нужен
свет, — то как же я не пойду туда, где
свет?
И вдруг в эту тусклую, унылую и холодную пустоту, как горячий поток солнечного
света, врывается богиня жизни и
счастья — Наташа Ростова.
Ночью Андрею не спится, он сидит у открытого окна, смотрит в сад, залитый лунным
светом. И над ним, из окна верхнего этажа, слышится тоскующий от избытка
счастья голос Наташи.
Совсем другой мир, чем в душе князя Андрея. «Высокое, вечное небо», презирающее землю, говорящее о ничтожестве жизни, вдруг опускается на землю, вечным своим
светом зажигает всю жизнь вокруг. И тоска в душе не от пустоты жизни, а от переполнения ее красотою и
счастьем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для
счастья, что
счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей… Но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину, — он узнал, что на
свете нет ничего страшного.
Знакомство с Каратаевым научило Пьера Безухова, что человек сотворен для
счастья, что
счастье в нем самом и что на
свете нет ничего страшного.
Как и то, и другое чуждо духу Толстого: Подобно Пьеру, он крепко знает, — не умом, а всем существом своим, жизнью, — что человек сотворен для
счастья, что
счастье в нем самом и что на
свете нет ничего страшного, никакой «чумы».
Но разве когда-нибудь сможет она опровергнуть то
счастье, которое у меня было, которое
светом и движением заполнило мою жизнь?
Какое же это
счастье, если существует на
свете несчастье?
«В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для
счастья, что
счастье в нем самом… Но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину, — он узнал, что на
свете нет ничего страшного».
И вдруг из того таинственного и ужасного, нездешнего мира, в котором он жил эти двадцать два часа, Левин мгновенно почувствовал себя перенесенным в прежний, обычный мир, но сияющий теперь таким новым
светом счастья, что он не перенес его. Натянутые струны все сорвались. Рыдания и слезы радости, которых он никак не предвидел, с такою силой поднялись в нем, колебля всё его тело, что долго мешали ему говорить.
— А если пан хочет видеться, то завтра нужно рано, так чтобы еще и солнце не всходило. Часовые соглашаются, и один левентарь [Левентарь — начальник охраны.] обещался. Только пусть им не будет на том
свете счастья! Ой, вей мир! Что это за корыстный народ! И между нами таких нет: пятьдесят червонцев я дал каждому, а левентарю…
Сыновья мои — уж это другое поколение — конечно, также наслышавшиеся от своих наставников, говорили, что любовь есть душа жизни, жизнь природы, изящность восторгов, полный
свет счастья, эссенция из всех радостей; если и причинит неимоверные горести, то одним дуновением благосклонности истребит все и восхитит на целую вечность. Это роза из цветов, амбра из благоуханий, утро природы… и проч. все такое.
— Нету у меня рубля. Я тебе, Семен Митрич, как перед богом: дай ты мне ружье, похожу нынче с Игнашкой и опять тебе его принесу. Накажи меня бог, принесу. Ежели не принесу, чтоб мне ни на том, ни на этом
свете счастья не было.
Неточные совпадения
Доля народа, //
Счастье его, //
Свет и свобода // Прежде всего!
Скотинин. Суженого конем не объедешь, душенька! Тебе на свое
счастье грех пенять. Ты будешь жить со мною припеваючи. Десять тысяч твоего доходу! Эко
счастье привалило; да я столько родясь и не видывал; да я на них всех свиней со бела
света выкуплю; да я, слышь ты, то сделаю, что все затрубят: в здешнем-де околотке и житье одним свиньям.
Было нечистое что-то в позе Васеньки, в его взгляде, в его улыбке. Левин видел даже что-то нечистое и в позе и во взгляде Кити. И опять
свет померк в его глазах. Опять, как вчера, вдруг, без малейшего перехода, он почувствовал себя сброшенным с высота
счастья, спокойствия, достоинства в бездну отчаяния, злобы и унижения. Опять все и всё стали противны ему.
Он приехал к Брянскому, пробыл у него пять минут и поскакал назад. Эта быстрая езда успокоила его. Всё тяжелое, что было в его отношениях к Анне, вся неопределенность, оставшаяся после их разговора, всё выскочило из его головы; он с наслаждением и волнением думал теперь о скачке, о том, что он всё-таки поспеет, и изредка ожидание
счастья свидания нынешней ночи вспыхивало ярким
светом в его воображении.
При возможности потерять ее навеки Вера стала для меня дороже всего на
свете — дороже жизни, чести,
счастья!