Неточные совпадения
Обыкновенно «идея» романа, закрепленная этим эпиграфом, понимается так, как высказывает ее, например, биограф Толстого П. И. Бирюков: «Общая идея романа выражает мысль о непреложности высшего нравственного
закона,
преступление против которого неминуемо ведет к гибели, но судьей этого
преступления и преступника не может быть человек».
За это-то
преступление «высший нравственный
закон» карает Анну — смертью! В нынешнее время мы ко всему привыкли. Но если бы человеческий суд за такое
преступление приговорил женщину к смертной казни, то и наши отупевшие души содрогнулись бы от ужаса и негодования.
«
Преступление против высшего нравственного
закона неминуемо ведет к гибели»…
Для читателя с живою душою совершенно очевидно, что никакого
преступления Анна не совершила. Вина не в ней, а в людском лицемерии, в жестокости
закона, налагающего грубую свою руку на внезаконную жизнь чувства. Если бы в обществе было больше уважения к свободной человеческой душе, если бы развод не был у нас обставлен такими трудностями, то Анна не погибла бы… Такой читатель просто пропускает эпиграф романа мимо сознания: слишком ясно, — никакого тут не может быть места для «отмщения».
Еще труднее догадаться, что та самая клятва, к которой приводят всех людей блюстители закона Христа, прямо запрещена этим законом; но догадаться, что то, что в нашей жизни считается не только необходимым и естественным, но самым прекрасным и доблестным — любовь к отечеству, защита, возвеличение его, борьба с врагом и т. п., — суть не только
преступления закона Христа, но явное отречение от него, — догадаться, что это так — ужасно трудно.
Неточные совпадения
Конечно, сделано уголовное
преступление; конечно, нарушена буква
закона и пролита кровь, ну и возьмите за букву
закона мою голову… и довольно!
Одним словом, если припомните, проводится некоторый намек на то, что существуют на свете будто бы некоторые такие лица, которые могут… то есть не то что могут, а полное право имеют совершать всякие бесчинства и
преступления, и что для них будто бы и
закон не писан.
— Нет, нет, не совсем потому, — ответил Порфирий. — Все дело в том, что в ихней статье все люди как-то разделяются на «обыкновенных» и «необыкновенных». Обыкновенные должны жить в послушании и не имеют права переступать
закона, потому что они, видите ли, обыкновенные. А необыкновенные имеют право делать всякие
преступления и всячески преступать
закон, собственно потому, что они необыкновенные. Так у вас, кажется, если только не ошибаюсь?
Речь шла только о том, имел или не имел по
закону издатель право напечатать статью фельетониста, и какое он совершил
преступление, напечатав ее, — диффамацию или клевету, и как диффамация включает в себе клевету или клевета диффамацию, и еще что-то мало понятное для простых людей о разных статьях и решениях какого-то общего департамента.
Третий разряд составляли люди, наказанные за то, что они совершали, по их понятиям, самые обыкновенные и даже хорошие поступки, но такие, которые, по понятиям чуждых им людей, писавших
законы, считались
преступлениями. К этому разряду принадлежали люди, тайно торгующие вином, перевозящие контрабанду, рвущие траву, собирающие дрова в больших владельческих и казенных лесах. К этим же людям принадлежали ворующие горцы и еще неверующие люди, обворовывающие церкви.