«Мне все кажется, что я виноват в чем-нибудь, что я наказан, как в детстве, когда за шалость меня
сажали на стул и иронически говорили: «отдохни, мой любезный!» в то время, как в жилках бьется молодая кровь, и в другой комнате слышны веселые крики братьев.
Таисья пошатнулась, чернобородый вовремя поддержал ее,
посадил на стул. Она вытерла рот косою своей и, шумно, глубоко вздохнув, отмахнулась рукою от чернобородого.
— Вы хотите, чтоб я не спала всю ночь? — перебила она, удерживая его за руку и
сажая на стул. — Хотите уйти, не сказав, что это… было, что я теперь, что я… буду. Пожалейте, Андрей Иваныч: кто же мне скажет? Кто накажет меня, если я стою, или… кто простит? — прибавила она и взглянула на него с такой нежной дружбой, что он бросил шляпу и чуть сам не бросился пред ней на колени.
Перед тем местом, откуда Квашнин взял Нину, он опять завертел свою даму в быстром, красивом движении и, неожиданно
посадив на стул, сам остановился перед ней с низко опущенной головой.
Неточные совпадения
В столовой уже стояли два мальчика, сыновья Манилова, которые были в тех летах, когда
сажают уже детей за стол, но еще
на высоких
стульях. При них стоял учитель, поклонившийся вежливо и с улыбкою. Хозяйка села за свою суповую чашку; гость был посажен между хозяином и хозяйкою, слуга завязал детям
на шею салфетки.
На миг умолкли разговоры; // Уста жуют. Со всех сторон // Гремят тарелки и приборы, // Да рюмок раздается звон. // Но вскоре гости понемногу // Подъемлют общую тревогу. // Никто не слушает, кричат, // Смеются, спорят и пищат. // Вдруг двери настежь. Ленский входит, // И с ним Онегин. «Ах, творец! — // Кричит хозяйка: — наконец!» // Теснятся гости, всяк отводит // Приборы,
стулья поскорей; // Зовут,
сажают двух друзей.
Однообразный и безумный, // Как вихорь жизни молодой, // Кружится вальса вихорь шумный; // Чета мелькает за четой. // К минуте мщенья приближаясь, // Онегин, втайне усмехаясь, // Подходит к Ольге. Быстро с ней // Вертится около гостей, // Потом
на стул ее
сажает, // Заводит речь о том, о сем; // Спустя минуты две потом // Вновь с нею вальс он продолжает; // Все в изумленье. Ленский сам // Не верит собственным глазам.
— Какого черта? Конституция, так — конституция, а то все равно как
на трехногий
стул посадили. Идиоты! Теперь — снова жди всеобщей забастовки…
Баниосов
посадили на массивные кресла, несколько человек свиты сели сзади,
на стульях.