Неточные совпадения
Алеша заключает, что для Ивана половина дела его уже сделана. Но он
глубоко заблуждается, дело жизни для Ивана и
не начиналось, — вернее, давно уже кончилось. Свою «жажду жизни, несмотря ни на что», Иван сам готов признать «неприличною». Жить дольше тридцати лет он
не хочет: «до семидесяти подло, лучше до тридцати: можно сохранить «оттенок благородства», себя надувая».
Над человеком стоит «темная, наглая и бессмысленно-вечная сила». Человек
глубоко унижен ею. «Смешному человеку» снится, что он убивает себя и воскресает после смерти. «А, стало быть, есть и за гробом жизнь! И если надо быть снова и жить опять по чьей-то неустранимой воле, то
не хочу, чтоб меня победили и унизили!»
Своеобразным,
не поддающимся сознанию путем она охватывает окружающую жизнь так
глубоко и полно, действует в ней так уверенно и точно, как разум
не смел бы и мечтать.
Глубоко серьезными глазами ребенка смотрит Толстой на жизнь. И, как в ребенке, в нем так же совершенно нет юмора. Рисуемое им часто убийственно смешно, но чувство смешного достигается чрезвычайно своеобразным приемом: как будто внимательный, все подмечающий ребенок смотрит на явление, описывает его,
не ведаясь с условностями, просто так, как оно есть, — и с явления сваливаются эти привычные, гипнотизировавшие нас условности, и оно предстает во всей своей голой, смешной нелепице.
Но
не будем торопиться.
Не виновата в этом живая жизнь, и ни в чем
не изменила себе Наташа. Виноват сам художник, и это только он себе изменил: сбросил сосредоточенную,
глубоко в себя ушедшую правдивость художника, вызывающе стал оглядываться по сторонам, превратился в публициста и полемиста.
Для Толстого живая жизнь
не знает ошибок. Она благостна и велика. Ею
глубоко заложена в человеке могучая, инстинктивная сила, ведущая его к благу. И горе тому, кто идет против этой силы, кто
не повинуется душе своей, как бы это ни было тяжело и трудно. На него неотвратимо падает «отмщение», и он гибнет.
Не правда ли, как ужасно?
Не правда ли, как
глубоко запустила смерть свои когти в душу Левина? Ему приходится прятать от себя шнурок, чтобы
не повеситься! Но как же возможно спрятать что-нибудь самому от себя? Возможно это только тогда, когда спрятавший
не хочет найти; а тогда незачем и прятать. Курильщик, когда ему захочется курить, без малейшего труда найдет табак, который он от себя спрятал. А если
не найдет, то это
не курильщик.
Глубоко и прочно все нужные правила заложены в человеке самою природою; только к ней нужно прислушиваться, к ее блаженному, непогрешимому голосу, а
не к выведенным из ума, бесконечно разнообразным и постоянно сменяющимся правилам докторов.
«Ему казалось, что он ни о чем
не думает; но далеко и
глубоко где-то что-то важное и утешительное думала его душа.
Однако дионисическому эллину
не грозила опасность впасть в буддийское отрицание воли. Острым своим взглядом он видел страшное, разрушительное действие всемирной истории, видел жестокость природы, ощущал всю истинность мудрости лесного бога Силена — и тем
не менее умел жить
глубоко и радостно. Его спасала красота.
На свете
не должно быть ничего страшного, нужно возносить свой дух выше страданий и нужно жить, жить и радоваться жизни. Радоваться жизни,
не думать о смерти, как будто она еще очень далека, и в то же время жить жадно,
глубоко и ярко, как будто смерть должна наступить завтра. В недавно найденной оде Вакхилида Аполлон говорит...
Жизнь
глубоко обесценилась. Свет, теплота, радость отлетели от нее. Повсюду кругом человека стояли одни только ужасы, скорби и страдания. И совершенно уже
не было в душе способности собственными силами преодолеть страдание и принять жизнь, несмотря на ее ужасы и несправедливости. Теперь божество должно держать ответ перед человеком за зло и неправду мира. Это зло и неправда теперь опровергают для человека божественное существо жизни. Поэт Феогнид говорит...
Верить этому утверждению Ницше решительно невозможно. Уж из биографии его мы знаем, что в детстве он был
глубоко религиозен; товарищи даже прозвали его «маленьким пастором». Но если бы мы даже
не знали этого, сами произведения Ницше сказали бы нам, каким колоссальным «событием» была для Ницше потеря веры в бога. Стоит только вспомнить знаменитое место из «Веселой науки». Сумасшедший бегает с фонарем средь бела дня и кричит...
Человек
не ищет удовольствия и
не избегает неудовольствия: читатель поймет, с каким
глубоко укоренившимся предрассудком я беру на себя смелость бороться в данном случае.
Самгин собрал все листки, смял их, зажал в кулаке и, закрыв уставшие глаза, снял очки. Эти бредовые письма возмутили его, лицо горело, как на морозе. Но, прислушиваясь к себе, он скоро почувствовал, что возмущение его
не глубоко, оно какое-то физическое, кожное. Наверное, он испытал бы такое же, если б озорник мальчишка ударил его по лицу. Память услужливо показывала Лидию в минуты, не лестные для нее, в позах унизительных, голую, уставшую.
Неточные совпадения
—
Не о теле, а о душе говорю я! — грустно продолжала маска, —
не тело, а душа спит…
глубоко спит!
На первый раз разговор
не имел других последствий, но мысль о поросячьих духах
глубоко запала в душу предводителя.
Левин положил брата на спину, сел подле него и
не дыша глядел на его лицо. Умирающий лежал, закрыв глаза, но на лбу его изредка шевелились мускулы, как у человека, который
глубоко и напряженно думает. Левин невольно думал вместе с ним о том, что такое совершается теперь в нем, но, несмотря на все усилия мысли, чтоб итти с ним вместе, он видел по выражению этого спокойного строгого лица и игре мускула над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется то, что всё так же темно остается для Левина.
Он
не позволял себе думать об этом и
не думал; но вместе с тем он в глубине своей души никогда
не высказывая этого самому себе и
не имея на то никаких
не только доказательств, но и подозрений, знал несомненно, что он был обманутый муж, и был от этого
глубоко несчастлив.
Я
глубоко чувствовал добро и зло; никто меня
не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, — другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, — меня ставили ниже.