Неточные совпадения
Дионисово вино мы можем здесь понимать в более широком
смысле: грозный вихревой экстаз вакханок вызван в трагедии не «влагою, рожденной виноградом». Тиресий определенно указывает на ту огромную роль, какую играло это дионисово «вино» в душевной жизни нового эллинства: оно было не просто лишнею радостью в жизни человека, — это необходимо иметь в виду, — оно было основою и предусловием жизни, единственным, что давало силу бессчастному человеку
нести жизнь.
На наших глазах один за другим отпадают все признаки, которые делают Диониса именно Дионисом. Вместо безвольного слияния с «Первоединым» Ницше страстно и настойчиво требует теперь от человека воли, действия, борьбы за свой собственный счет, призывает людей к «верности земле», чтоб возвращен был земле ее
смысл, чтоб человек гордо
нес на земле свою земную голову и делал дело земли. В «Рождении трагедии» возвратить дионисического человека к делу земли мог только Аполлон своею «иллюзией».
«Новой гордости научило меня мое «Я», — говорит Заратустра, — ей учу я людей: больше не прятать головы в песок небесных вещей, но свободно
нести ее, земную голову, которая творит для земли
смысл!» Ницше понимал, что неисчерпаемо глубокая ценность жизни и религиозный ее
смысл не исчезают непременно вместе со «смертью бога».
«Новой гордости научило меня мое «я», ей учу я людей: больше не прятать головы в песок небесных вещей, но свободно
нести ее, эту земную голову, которая творит для земли
смысл».
Неточные совпадения
«Свободная» личность у него часовой и работник без выслуги, она
несет службу и должна стоять на карауле до смены смертью, она должна морить в себе все лично-страстное, все внешнее долгу, потому что она — не она, ее
смысл, ее сущность вне ее, она — орган справедливости, она предназначена, как дева Мария, носить в мучениях идею и водворить ее на свет для спасения государства.
Нести крест значит не роптать против Бога, смиряться, а смиряться в высшем
смысле этого слова значит активно противиться власти зла, не подчиняться искушениям злобы.
Были записки серьезные, умоляющие, сердитые, нежные, угрожающие, были записки с упреками и оскорблениями, с чувством собственного достоинства или уязвленного самолюбия, остроумные, милые и грациозные, как улыбка просыпающегося ребенка, и просто взбалмошные, капризные, шаловливые, с неуловимой игрой слов и
смыслом между строк, — это было целое море любви, в котором набоб не утонул только потому, что всегда плыл по течению, куда его
несла волна.
Надобно сказать, что когда разговор касался любви и вообще чувств, то она заговаривалась. Вначале в ее словах был еще некоторый
смысл, но потом, чем более хотела она высказаться, чем более желала выразить свои мысли, тем больше начинала
нести вздор, так что уж и сама себя, вероятно, переставала понимать.
В пьесе открывают, что воровка не она, а сорока, — и вот Анету
несут назад в торжестве, но Анета лучше автора поняла
смысл события; измученная грудь ее не нашла радостного звука; бледная, усталая, Анета смотрела с тупым удивлением на окружающее ликование, со стороною упований и надежд, кажется, она не была знакома.