Неточные совпадения
И прямо эстетически отдыхаешь душою, глядя, как, с наглою улыбкою в выпуклых
глазах, он шагает через «черту», даже не
видя ее, мимо всех этих скорбных, немощных жизнью подвижников, застывших над чертою в сосредоточенном извлечении из нее квадратного корня.
Что это происходит? Словно в бредовом кошмаре, мы
видим, как человек раздваивается на наших
глазах, мучительно распадается на два существа; существа эти схватываются, душат друг друга, и одно из них покупает у другого право на злодейство ценою почти неминуемой смертной опасности.
«Видали вы лист, с дерева лист? — спрашивает Кириллов. — Я
видел недавно желтый, немного зеленого, с краев подгнил. Ветром носило. Когда мне было десять лет, я зимой закрывал
глаза нарочно и представим лист зеленый, яркий, с жилками, и солнце блестит. Я открывал
глаза и не верил, потому что очень хорошо, и опять закрывал».
«Дарья Александровна ничем так не наслаждалась, как этим купаньем со всеми детьми. Перебирать все эти пухленькие ножки, натягивать на них чулочки, брать в руки и окунать эти голенькие тельца и слышать то радостные, то испуганные визги,
видеть эти задыхающиеся, с открытыми, испуганными веселыми
глазами лица этих брызгающихся своих херувимчиков было для нее большое наслаждение.
«Вдруг за дверью послышался шорох платья и радостный ужас близости своего счастья сообщился ему… Быстрые-быстрые легкие шаги звучали по паркету. Он
видел только те ясные, правдивые
глаза, испуганные тою же радостью любви, которая наполняла и его сердце».
Чудовищно даже подумать, чтоб князь Андрей или тот же Пьер начали
видеть под платьем голую Наташу, или чтоб
глаза полюбившей Кити говорили Левину: «Я женщина, которая может принадлежать каждому и вам тоже».
Тогда он этого не
видел. И только великое несчастие — кровь и убийство — раскрыло
глаза живому мертвецу, и он
увидел, что он не женским мясом тешился, а все время безумно топтал и убивал бесценную живую жизнь.
«Он раскрыл
глаза, надеясь
увидеть, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего, кроме неба, — высокого неба, неясного, но все-таки неизмеримо высокого с тихо ползущими по нему серыми облаками.
Вот в чем для Толстого основное отличие мертвого от живого. Мертвый
видит, что есть, понимает, соображает, — и только. Жизнь для него анатомически проста, разрозненна,
глаз всю ее
видит в одной плоскости, как фотографию; душа равнодушна и безразлична.
И теперь, с широко раскрывшимися
глазами, Толстой уже не сможет так легко, как прежде,
видеть во всем благообразие. Тот же жизнерадостный, неистощимо добродушный Стива Облонский вызовет в нем только гадливый трепет. «Как их много, как ужасно их много и какие они сытые, какие у них чистые рубашки, руки, как хорошо начищены у всех сапоги, и кто это все делает?»
Достаточно было только смотреть прямо в
глаза жизни, и человек мог
видеть, что к силам этим неприложимы нравственные мерки.
Ничего, что кругом женщины не
видят, не слышат и не чувствуют. Вьюга сечет их полуголые тела, перед
глазами — только снег и камни. Но они ударяют тирсами в скалы — бесплодные камни разверзаются и начинают источать вино, мед и молоко. Весь мир преобразился для них в свете и неслыханной радости, жизнь задыхается от избытка сил, и не в силах вместить грудь мирового восторга, охватившего душу.
И она бешеными кругами, с безумными
глазами, самозабвенно носится по цветникам и кустам сада, ничего кругом не
видя.
Охваченная такими настроениями, ликует и носится толпа служителей Диониса, могущество которого изменило их в их собственных
глазах: они
видят в себе вновь возрожденных гениев природы — сатиров…
Аполлон в негодовании отшатнется от этой мертвой мудрости; он скажет: до чего же должна быть сокрушена воля, сила и стойкость человека, чтобы он смог принять такое единство мира и такое его оправдание! Но не
увидит трагический человек негодования, сверкнувшего в
глазах бога жизни и счастья. Повергшись ниц перед своим страдающим богом, он благоговейно присоединит свой голос к хору эсхилова «Агамемнона...
Но в Ницше хмеля жизни нет. Отрезвевший взгляд его не может не
видеть открывающихся кругом «истин». И вот он старается уверить себя: да, я не боюсь их вызывать, эти темные ужасы! Я хочу их
видеть, хочу смотреть им в лицо, потому что хочу испытать на себе, что такое страх. Это у меня — только интеллектуальное пристрастие ко всему ужасному и загадочному… Вот оно, высшее мужество, — мужество трагического философа! Заглянуть ужасу в самые
глаза и не сморгнуть.
Ты
видишь, как приветливо над нами
Огнями звезд горят ночные небеса?
Не зеркало ль моим
глазам твои
глаза?
Не все ли это рвется и теснится
И в голову, и в сердце, милый друг,
И в тайне вечной движется, стремится
Невидимо и видимо вокруг?
Пусть этим всем исполнится твой дух,
И если ощутишь ты в чувстве том глубоком
Блаженство, — о! тогда его ты назови
Как хочешь: пламенем любви,
Душою, счастьем, жизнью, богом, —
Для этого названья нет:
Все — чувство. Имя — звук и дым…
Неточные совпадения
Постой! уж скоро странничек // Доскажет быль афонскую, // Как турка взбунтовавшихся // Монахов в море гнал, // Как шли покорно иноки // И погибали сотнями — // Услышишь шепот ужаса, //
Увидишь ряд испуганных, // Слезами полных
глаз!
Помещик так растрогался, // Что правый
глаз заплаканный // Ему платочком вытерла // Сноха с косой распущенной // И чмокнула старинушку // В здоровый этот
глаз. // «Вот! — молвил он торжественно // Сынам своим наследникам // И молодым снохам. — // Желал бы я, чтоб
видели // Шуты, врали столичные, // Что обзывают дикими // Крепостниками нас, // Чтоб
видели, чтоб слышали…»
И рассказали странники, // Как встретились нечаянно, // Как подрались, заспоривши, // Как дали свой зарок // И как потом шаталися, // Искали по губерниям // Подтянутой, Подстреленной, // Кому живется счастливо. // Вольготно на Руси? // Влас слушал — и рассказчиков //
Глазами мерял: —
Вижу я, // Вы тоже люди странные! — // Сказал он наконец. — // Чудим и мы достаточно. // А вы — и нас чудней! —
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из
глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди
увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
Стародум. Оттого, мой друг, что при нынешних супружествах редко с сердцем советуют. Дело в том, знатен ли, богат ли жених? Хороша ли, богата ли невеста? О благонравии вопросу нет. Никому и в голову не входит, что в
глазах мыслящих людей честный человек без большого чина — презнатная особа; что добродетель все заменяет, а добродетели ничто заменить не может. Признаюсь тебе, что сердце мое тогда только будет спокойно, когда
увижу тебя за мужем, достойным твоего сердца, когда взаимная любовь ваша…