Неточные совпадения
Страх смерти — это червь, непрерывно точащий душу человека. Кириллов, идя против бога, «хочет лишить себя жизни, потому что не хочет
страха смерти». «Вся свобода, — учит он, —
будет тогда, когда
будет все равно, жить или не жить… Бог
есть боль
страха смерти. Кто победит боль и
страх, тот сам станет бог».
« — Довольно! — произнес он решительно и торжественно. — Прочь миражи, прочь напускные
страхи!
Есть жизнь! Разве я сейчас не жил?»
«Я только бог поневоле, и я несчастен, ибо я обязан заявить своеволие. Все несчастны потому, что все боятся заявлять своеволие… Я ужасно несчастен, ибо я ужасно боюсь.
Страх есть проклятие человека… Но я заявляю своеволие. Только это одно спасет всех людей».
Задавленный безумным
страхом смерти, Кириллов учит: «Кому
будет все равно, жить или не жить, тот
будет новый человек».
Всею семейною, домашнею жизнью полновластно правит Наташа. «Всему же, что
было умственным, отвлеченным делом мужа, она приписывала, не понимая его, огромную важность и постоянно находилась в
страхе быть помехою в этой деятельности ее мужа».
Он искал своего прежнего привычного
страха смерти и не находил его. Где она? Какая смерть?
Страха никакого не
было, потому что и смерти не
было.
Древний эллин, — говорит он, — всегда знал и испытывал
страхи и ужасы бытия, ему всегда
была близка страшная мудрость лесного бога Силена.
Страх человека перед жизнью, боязливое взвешивание возможных опасностей, бездеятельное преклонение перед необходимостью вызывают только нетерпеливое негодование в боге-«бойце»: нет и не должно
быть в жизни никаких
страхов, никаких душевных «стеснений».
И далеко
была внизу вся обычная жизнь с ее
страхами, нуждою и привязанностями.
Полнота жизни может тянуть человека изведать то, что вызывает
страх, — и наслаждение его
будет в том, чтобы оказаться выше
страха, чтоб насмеяться над ним.
«
Есть ли у вас мужество, братья мои? Неустрашимы ли вы? Мужествен тот, кто знает
страх, но одолевает
страх, кто Смотрит в бездну, но с гордостью. Кто смотрит в бездну, но орлиными глазами, кто орлиными когтями хватает бездну: вот кто мужествен!»
Она улыбнулась, только когда он улыбнулся, улыбнулась, только как бы покоряясь ему, но в душе ее не было улыбки, —
был страх.
Я прижался в своем уголке, стараясь, чтобы он меня не заметил, но вместе что-то мешало мне выскользнуть из комнаты. Это
был страх за отца: Дешерт был огромный и злой, а хромой отец казался слабым и беззащитным.
— Это подло, и тут весь обман! — глаза его засверкали. — Жизнь есть боль, жизнь
есть страх, и человек несчастен. Теперь всё боль и страх. Теперь человек жизнь любит, потому что боль и страх любит. И так сделали. Жизнь дается теперь за боль и страх, и тут весь обман. Теперь человек еще не тот человек. Будет новый человек, счастливый и гордый. Кому будет всё равно, жить или не жить, тот будет новый человек. Кто победит боль и страх, тот сам бог будет. А тот бог не будет.
Неточные совпадения
Бобчинский (Добчинскому). Вот это, Петр Иванович, человек-то! Вот оно, что значит человек! В жисть не
был в присутствии такой важной персоны, чуть не умер со
страху. Как вы думаете, Петр Иванович, кто он такой в рассуждении чина?
Бобчинский. Он, он, ей-богу он… Такой наблюдательный: все обсмотрел. Увидел, что мы с Петром-то Ивановичем
ели семгу, — больше потому, что Петр Иванович насчет своего желудка… да, так он и в тарелки к нам заглянул. Меня так и проняло
страхом.
Обеспамятев от
страха и притом
будучи отягощен спиртными напитками, стоял я безмолвен у порога, как вдруг господин градоначальник поманили меня рукою к себе и подали мне бумажку.
К счастию, однако ж, на этот раз опасения оказались неосновательными. Через неделю прибыл из губернии новый градоначальник и превосходством принятых им административных мер заставил забыть всех старых градоначальников, а в том числе и Фердыщенку. Это
был Василиск Семенович Бородавкин, с которого, собственно, и начинается золотой век Глупова.
Страхи рассеялись, урожаи пошли за урожаями, комет не появлялось, а денег развелось такое множество, что даже куры не клевали их… Потому что это
были ассигнации.
Читая эти письма, Грустилов приходил в необычайное волнение. С одной стороны, природная склонность к апатии, с другой,
страх чертей — все это производило в его голове какой-то неслыханный сумбур, среди которого он путался в самых противоречивых предположениях и мероприятиях. Одно казалось ясным: что он тогда только
будет благополучен, когда глуповцы поголовно станут ходить ко всенощной и когда инспектором-наблюдателем всех глуповских училищ
будет назначен Парамоша.