Неточные совпадения
— Ну, слава богу, явился, наконец! — сердито сказал
мастер. — Вы что же, Ляхов,
в мастерскую только для прогулки приходите, для моциону? Когда у вас заказ Лобшица будет готов?
Когда Андрей Иванович пришел
в себя, Ляхова
в мастерской уже не было; Генрихсен и
мастер брызгали ему
в лицо холодною водою, хозяин взволнованно расхаживал по узкому проходу между верстаками и прессами.
— Плохую. Так теснит
мастер, просто я не знаю. Уж думаю, не перейти ли
в другую
мастерскую.
В начале сентября работа
в мастерской кипела. Наступил книжный и учебный сезон,
в громадном количестве шли партии учебников. Теперь кончали
в десять часов вечера,
мастерскую запирали на ключ и раньше никого не выпускали. Но выпадали вечера, когда делать было нечего, а девушек все-таки держали до десяти:
мастера за сверхурочные часы получали по пятнадцати копеек
в час, и они
в это время, тайно от хозяина, работали свою частную работу — заказ писчебумажного магазина на школьные тетради.
— Он смирный, трезвый. О девочке моей обещает заботиться. А
в мастерской оставаться было невозможно:
мастер притесняет, девушки, сами знаете, какие. Житья нет женщине, которая честная. Мне еще покойник Андрей Иванович говорил, предупреждал, чтоб не идти туда. И, правда, сама увидела я: там работать — значит потерять себя.
Неточные совпадения
Это еще более возбудило мое любопытство. Я пошел
в мастерскую и привязался к Ивану, но и он не хотел ответить мне, смеялся тихонько, искоса поглядывая на
мастера, и, выталкивая меня из
мастерской, кричал:
Конечно, не было бы жаль никаких затрат, если бы
мастерские здесь были школами, где каторжные учились бы мастерствам; на самом же деле,
в литейной и слесарной работают не каторжные, а опытные мастера-поселенцы, состоящие на положении младших надзирателей, с жалованьем по 18 руб.
в месяц.
— Старшой-ет сын, Ванюша, при мне… Второй сын, Кузьма Акимыч, графскими людьми
в Москве заправляет; третий сын, Прохор, сапожную
мастерскую в Москве у Арбатских ворот держит, четвертый сын, Петруша, у Троицы
в ямщиках — тоже хозяйствует! пятой сын, Семен, у Прохора-то
в мастерах живет, а шестой, сударь, Михеюшко, лабаз
в Москве же держит… Вот сколько сынов у меня! А мнуков да прамнуков так и не сосчитать… одной, сударь, своею душой без двух тридцать тягол его графскому сиятельству справляю, во как!
Эта жалость к людям и меня все более беспокоит. Нам обоим, как я сказал уже, все
мастера казались хорошими людьми, а жизнь — была плоха, недостойна их, невыносимо скучна.
В дни зимних вьюг, когда все на земле — дома, деревья — тряслось, выло, плакало и великопостно звонили унылые колокола, скука вливалась
в мастерскую волною, тяжкой, как свинец, давила на людей, умерщвляя
в них все живое, вытаскивая
в кабак, к женщинам, которые служили таким же средством забыться, как водка.
Опьяненные звуками, все забылись, все дышат одной грудью, живут одним чувством, искоса следя за казаком. Когда он пел,
мастерская признавала его своим владыкой; все тянулись к нему, следя за широкими взмахами его рук, — он разводил руками, точно собираясь лететь. Я уверен, что если бы он, вдруг прервав песню, крикнул: «Бей, ломай все!» — все, даже самые солидные
мастера,
в несколько минут разнесли бы
мастерскую в щепы.